Виктор Мартинович: Ситуация с белорусским языком — несколько парадоксов
Легче инопланетянину объяснить, в чем отличие женщин от мужчин, чем иностранцу рассказать о ситуации с белорусским языком.
Приезжие дипломаты и иностранные туристы, склонные к обобщениям, что вполне объяснимо, хотят услышать нечто простое. Вроде: все было плохо, но становится лучше. Или: все было приемлемо, но теперь ухудшается. «Все как в Ирландии». Или: «все как в Стране басков». Начинаешь подбирать параллели и примерно на третьем предложении окончательно теряешься. Чувствуешь, что есть вещи, которые очень тяжело объяснять по-английски, по-французски или, тем более, по-русски. Вещи настолько тонкие, что многие «тутэйшыя» реагируют на них так, будто сами они инопланетяне, впервые увидевшие мальчика и девочку без одежды.
По-белорусски в общественных местах разговаривать нежелательно.
Хотя есть приятные исключения, как это случилось в магазине «на районе», когда я случайно повстречал там Сергея Календу и начал трещать с коллегой-писателем — а женщина в очереди экстатически спела, мол, как же ей приятно слышать родную речь. Но даже эти исключения — они, знаете, скорее пугают, ведь по сути своей перверсивны. Мы разговариваем на родном языке, с чем же нас поздравлять? С какой стати хвалить? За что? Но белорусскоязычный человек поймет!
А почему «нежелательно» разговаривать, выяснить трудно.
Потому что здесь есть ди-на-ми-ка. Двадцать лет назад «нежелательность» проистекала из того, что власть сильно боялась Пазняка, теперь — из того, что народ, зациклен на российских телеканалах. И тогда, и теперь ты для обитателей панелек — «националист», чужой и непонятный.
Между тем, массы те — не какие-то там фашистские захватчики, не имперские оккупанты, как было 200 лет тому назад. Это обычные местные люди. Но они видят твой скандальный маркер принадлежности к воображаемому ими сообществу, к белорусам, и отмежевываются, исходя из своего отличительного признака. Не-белорускости!
— Да, уважаемый западный турист, десять лет назад было хуже.
Тогда за белорусский язык еще и задерживали. Или, по крайней мере, переписывали паспортные данные. Сейчас такого нет. Но не потому, что милиция стала более белорусскоязычной, а потому, что ей объяснили, что теперь по-белорусски разговаривают хипстеры, а не пазняковцы.
При этом взгляд, которым тебя будут сверлить милиционеры в метро, услышав твое балаканье с другом, — заведомо враждебный.
Да, команда «фас!» отменена, но они, как и подавляющее большинство, смотрят российские телеканалы. А поэтому ты для них — враг. Не по службе, а по ценностям. «Бандеровец, нах». Такого если и по полу ногами повалять — то не осудят.
Причем, постепенно свое отличие от народа начинает ощущать даже власть.
Поскольку, в виду утерянной ими терпимости в вопросах идентичности, миллионы, которыми она управляет, становятся все более #крымнашими. И если поскрести, многие белорусские министры, телеведущие, идеологи окажутся преданными сторонниками соседнего политического лидера. Соседнего, а не здешнего. Да, пока еще они исполняют приказы, но, знаете, если у человека в сердце поет Газманов, никакой Купалинкой это не заглушить. А потому страшненько должно быть не нам, а им.
И да, уважаемый турист, теперь уже они пытаются стимулировать белорускость.
Пытаются не мешать волнам интереса к белорусскому языку. Пытаются даже помогать им, но постепенно, понемногу, чтобы не дай Бог не получить по голове от тех, кому страна должна, как колхоз райисполкому. И в этом-то — самый прикол! В Беларуси почти не осталось университетских преподавателей, способных проводить занятия на белорусском языке. Всех талантливых редакторов, лингвистов, исследователей истории методично вытеснили за границу. Их подвергали «чистке» на волне борьбы с пазняковщиной, заместили славянофильской стекловатой, которую теперь уже пытаются «мягенько» ориентировать в сторону белорускости. Самим не смешно?
Отсюда эта странная ситуация, когда английский язык в Минске изучать гораздо проще, чем свой родной.
Потому что объявлениями курсов английского заклеены все метро, на английском можно приобрести книги — причем всю мировую классику, можно скачать кино. Белорусскоязычные переводы — единичны. Слава Богу, Библию перевели! А как быть с текстами, на которых выстраивается мировоззрение, на каком они языке? Как быть примерно с тремя тысячами книжных наименований, без которых образованным человеком не станешь? Их белорус читает либо по-русски, либо по-английски…
И да. Статус языка на бытовом уровне сильно меняется прямо сейчас, когда умирает и уходит поколение, которое в деревнях и местечках разговаривало на «трасянке».
Как же было приятно молодому человеку в 1980-х приехать в родную деревню, где родные «мувять» на фиг знает каких диалектах, и обратиться к ним на «чистом» русском! Демонстрируя, что стал «городским»! Так вот, вместе с вымиранием деревни «трасянка» исчезает, а роль «высокородного языка», «языка интеллигенции», вроде латыни в ВКЛ, переходит белорусскому. Во-первых, владеют им единицы. Во-вторых, те, кто владеет им, обычно знают еще один-два иностранных языка.
И вот еще что, уважаемый любознательный иностранец. Не стоит воспринимать тех, кто разговаривает по-белорусски, как «правых».
Да, в твоей стране люди, которые носятся с традициями, собираются на исторические клубы, факельные шествия, бои викингов или черт знает куда еще, — правые. А правые — это для тебя фу-фу-фу. Поскольку они говорят о превосходстве одной нации над другой. Ведь они не гуманисты. Так вот. Ты не понял эту страну. Те, что стремятся говорить по-белорусски здесь, — по сути, левые. Именно белорусскоязычные граждане отстаивают не исключительные для себя права. Не уникальный статус своего языка. Они добиваются просто-напросто равенства. Возможности обучать детей в школе на родном языке. Открытия белорусских детских садов. Родного языка в университете и на телевидении — все это сегодня сплошь русское. Как известно тебе из школьного учебника по политологии, идеология, защищающая права меньшинств, настаивающая на их равенстве, — левая.
Из всего сказанного, казалось бы, можно сделать вывод, что белорусский язык вымрет. Потому что ситуацию с ним не охарактеризуешь вроде «было хуже — стало лучше» или «было хорошо — стало плохо». Эта ситуация такова — «было плохо, стало плохо, будет плохо». И кстати, меня как автора романа, в котором изображено ее убийство, зачастую спрашивают, правда ли, что финал книги «МОВА 墨瓦» — это мой прогноз на будущее (отвечаю обычно так: именно для того и написал, чтобы прогноз не сбылся)… Так вот, почитайте дневники тех, кто занимался белорусской культурой в XX веке. Почитайте биографии Купалы, Горецкого, Ластовского, Короткевича. Поймите: им было тяжелее, ведь у них не было даже государства, которое есть теперь у нас. И белорусский язык выдержал — и царя, и коммунистов, и 1937-й, и Пономаренко с Машеровым.
Выдержит и теперь.
