Наталка Бабина: Брестчина, которую надо сберечь
Статья-кредо
«Йшла група молоді, говорила білоруською. Я обернувся їм вслід та перехрестив…» — Владимир Леонюк, автор украинского «Словника Берестейщини».
…Кажется, это было в мае или июне 2007 года. Да, точно, в июне. Холодный был июнь, поэтому вечерами выходя во двор, куртки набрасывали. Незадолго до этого мы переехали из Минска в Ждановичи и обживались в новом доме.
Залаяла собака. Я выглянула в окно и увидела за калиткой высокого седовласого мужчину. «Наверное, еще кто-то из соседей пришел знакомиться», — подумала я и пошла открывать.
Но это был не сосед.
— Пани Наталка?
— Я.
— Я Владимир Леонюк, автор «Словника Берестейщини», — сказал седовласый человек и непринужденно поцеловал мне руку…
Так я познакомилась с одним из самых сильных и красивых людей, каких довелось мне встретить на своем веку.
Владимир Игнатьевич — мой земляк, с Брестчины. Только он из Ивановского района, из села Крытышин, а я из Брестского, из Заказанки. И он намного старше меня: я родилась в 66-м, а он — в 32-м. В 1951 году, когда он, военный переросток, учился в последнем классе средней Крытышинской школы.
Леонюка арестовали за то, что писал от руки и распространял антисоветские листовки на украинском языке. Осудили его за это на 25 лет лагерей. Школу он окончил уже за решеткой.
По сути, он занимался тем же, что в то же время делал и Ростислав Лапицкий в Мяделе. Тот тоже учился в школе, тоже писал от руки и распространял антисоветские листовки, только по-белорусски. В отличие от Леонюка, Лапицкого приговорили к расстрелу и расстреляли.
Возможно, Леонюку «повезло», потому что советские эмгэбисты не смогли доказать, что в Крытышине существовала антисоветская организация… Владимир Игнатьевич рассказывал, что очень они старались узнать об этой организации, но не удалось им слава Богу, доносчиков не нашлось…
…А на сильных и красивых людей мне везло в жизни. Я была знакома с сестрой Ростислава Лапицкого, Еленой Шерепа-Лапицкой.
Мы общались в последние годы ее жизни, когда ей было около девяноста, у нее оставалось зрения лишь на три процента, и передвигаться она могла только на костылях — но и тогда она оставалась сильной и красивой; я ей понемногу помогала — приносила продукты, брала домой стирать белье… Она очень гордилась своим членским билетом БНФ за номером 3, кажется… Гордилась тем, что была членом БНФ с момента образования организации, тем, что участвовала, пока могла, во всех уличных акциях БНФ… Однажды она попросила свозить ее в лес, к какому-нибудь большому муравейнику — верила она почему-то в чудодейственные силы муравьиных флюидов. Мы с мужем отвезли ее к огромному муравейнику на опушке леса у дороги на Вязынку. Напротив там большой луг, на котором там-сям раскинули кроны вековые дубы… Она села на лавочку, специально устроенную там, видимо, лесниками, попросила сорвать и подать ей ромашку и василек и надолго задумалась, держа цветы в руках…
…В том же 2007 году, когда я познакомилась с 75-летним паном Леонюком, в Солигорске исключили из школы 17-летнего Ивана Шило за то же самое — распространял листовки — была такая подлость года.
Не могла не написать об этом сильном и красивом парне. Слава Богу, что не расстреляли и в лагерь не заточили — история все же идет по спирали, а не по кругу…
…Но вернусь к Владимиру Игнатьевичу Леонюку, к книге его жизни — «Словник Берестейщини», к нашей встрече.
Он не был разговорчивым — скорее, сдержанным и молчаливым. Но чувствовался в нем стержень силы и благородства. И абсолютно ничего не было в нем от лагеря, где он провел 16 лет — никакой грубости, вульгарности, хищности; никогда не слышали мы от него грубых слов, не говоря уже о нецензурных… Мои дети как-то сразу потянулись к нему, тихо слушали его рассказы; даже Тарас, мальчик тогда очень застенчивый, в первый же вечер доверчиво взял его за руку и повел показывать наш сад.
Только одна черточка была у Владимира Игнатьевича этакая особенная, знак пережитого… Я сразу-то и не уразумела, откуда это, улыбалась в душе. Он никогда, как это говорится, не сидел «за чашкой чая» или за «бокалом коньяка». Сразу, в секунду, как налью, выпьет ту чашку чая, тот бокал коньяка, сразу съест все, что положишь ему на тарелку…
Подчистит все быстро, пока мы еще только за вилки брались; выпьет сразу кофе, который я перед ним поставлю в расчете на весь вечер… Сначала, повторюсь, я в душе посмеивалась; пока однажды не поняла: так ведь эта привычка — лагерное клеймо, ничем не выводимое; оттуда, из лагеря, это — съесть и выпить все сразу, утолить вечный голод, пока есть чем, пока не отобрали, пока ты жив… Меня аж жаром обдало, когда я это поняла, так стыдно стало за ту свою внутреннюю улыбку.
В тот свой приезд Владимир Игнатьевич побывал в редакции «Нашей Нивы», познакомился с журналистом Михасем Скоблой на радио «Свабода». Свозил муж его, по его же просьбе, в Куропаты…
Перед отъездом во Львов сказал нам:
— А я сьогодні чув у Мінську білоруську мову. Молодь говорила. Йшла группа молоді, говорила білоруською. Я обернувся їм вслід та перехрестив…
В тот приезд он рассказывал, что работает над вторым томом «Словника Берестейщини». Первый том вышел за 10 лет до того; власти тогда распорядились изъять его из белорусских библиотек, а я заступилась за эту книгу в прессе — так про меня и узнал Леонюк. Вскоре второй том вышел в свет.
Умер Владимир Игнатьевич в декабре 2013 года. В день его смерти мы всегда поминаем его в нашей семье…
И вот буквально в годовщину его смерти просматриваю Фейсбук — а там человек, которого раньше я уважала, — Стась Карпов, грубо, с матами-перематами, пишет о «Словнике…», вырывая из контекста и извращая написанное Леонюком.
А чуть раньше этот же человек обвинил меня в страшных вещах: в стремлении оторвать Брестчину от Беларуси и добиться ее вхождения в Украину, в сепаратизме, в том, что все, чем я занимаюсь, — «мерзость».
Поскольку тон его высказываний был попросту хамским, то и вызвал он желание отреагировать примерно такое же, какое испытываешь, когда сталкиваешься с пьяным хамом на улице: обойти стороной и идти своей дорогой, не вступая ни в какие дискуссии.
Но что меня удивило: под этими бреднями и матами стоят лайки знакомых мне людей, которых я считала белорусскими интеллигентами и патриотами!
Когда сердце перестало болеть, решила не оставлять эти выпады без внимания и еще раз изложить свои взгляды, постаравшись сделать это максимально ясно.
Таким образом. Меня зовут Наталка Бабина, мне почти 50 лет. Я родом из Брестского района Брестской области. Я написала на белорусском языке несколько литературных произведений, переведенных на 7 языков мира: английский, русский, польский, украинский, чешский, словенский, венгерский.
Я гражданка Беларуси, родившаяся под Брестом, и при этом мой родной язык — украинский.
Вместе с друзьями я делаю то, что считаю очень важным как для Беларуси, так и для Украины: прилагаю усилия к сохранению и развитию на Брестчине украинского духовного наследия и украинского языка.
В Беларуси мало знают об украинской культуре и языке в этом регионе.
Иногда спрашивают: а разве в Беларуси есть места, где говорят по-украински? Да, есть. Коренное население Брестского, Кобринского, Жабинковского, Малоритского, Каменецкого, Ивановского, Пинского, Дрогичинского, Березовского, Ивановского и частей Столинского, Пружанского, Ганцевичского, Лунинецкого и Ивацевичского районов испокон века говорило по-украински.
Иногда спрашивают: «Вы не филолог, как Вы можете утверждать, что это украинский язык?» Для того, чтобы отличить язык от языка, не нужно быть филологом. Достаточно лишь иметь уши и беспристрастное отношение, и Вы легко отличите русский язык от болгарского, польский — от чешского, белорусский — от украинского.
«Маты, батько, вин, вона, ходыты, робыты, кит, лис, чый то кинь стойить (украинской графикой — «мати, батько, він, вона, ходити, робити, дякувати, кіт, ліс, чий то кінь стоїть») — любой беспристрастный человек скажет, что это украинский язык. «Маці, бацька, хадзіць або хадзіці, кот, лес, чый то конь стаіць» — белорусский. Это простая правда.
Ученые-филологи тоже это подтверждают — от всем известного Е. Карского до Н. Толстого. Да, могут быть диалектные особенности, говоры в разных местах будут несколько различаться лексически и фонетически — но это все диалекты того же украинского.
Порой говорят: «Но ведь есть и филологи, которые утверждают, что диалекты названных вами районов — это диалекты белорусского языка». Да, есть такие высказывания. Может быть, они онованы на ошибках. Может быть, объясняются запретом говорить правду в виду «политической целесообразности», как это было во времена Советского Союза. Тогда существовала строгая установка филологам: писать и говорить, что на территории Беларуси существуют только белорусские говоры, на территории Украины — только украинские. На самом деле это не так, ведь и в Черниговской и Ровенской областях, например, присутствуют белорусские диалекты.
Тогда же белорусских филологов заставили сделать то, что останется некрасивым пятном в истории белорусского языкознания: в многотомном издании, посвященном белорусскому фольклору, все материалы, собранные в украиноязычных районах, переписали в соответствии с белорусской фонетикой: «Ой, чый гэта конь стаіць».
На разных этапах истории Брестская земля имела тесные связи с Украиной. Например, Брест входил в состав Галицко-Волынского княжества — и так далее, а в 1918 году непродолжительное время город входил в состав Украинской Народной Республики.
На Брестчине сохранилось богатое и разнообразное украинское духовное наследие. Начиная с религиозного: издавна и по сей день для жителей нашего края одним из наиболее почитаемых мест поклонения была Почаевская лавра; часто на высших церковных должностях в Украине находились люди родом из Бреста.
Для традиционного искусства, архитектуры Брестчины близок волынский стиль; с Брестчины родом многие известные украинские писатели (Дмытро Фалькивский, Федор Одрач, Иван Хмель, Остап Лапский).
Необычайно активным было украинское движение на Брестчине в межвоенное время (20-е — 40-е годы XX века). Тогда здесь работали украинские школы, существовали многочисленные украинские общественные организации («Просвита») и партии («Сельроб»), которые даже выигрывали выборы в сейм. Существовали украинские театральные кружки, большой популярностью пользовалась украинская литература и т.д.
В 39-м году Брестчина была присоединена к БССР. С этого момента все украинское здесь — язык, школа, культура, история — стали запрещаться, замалчиваться, вытесняться. Вместо них директивно внедряли русское.
Было ли это полезно для Беларуси, белорускости в широком смысле, для белорусской национальной идеи? Казалось бы, да: ведь БССР получила немалую территорию. Но «процент» белорускости такой Беларуси снизился.
Людей здесь резко оторвали от привычной им культурной и языковой традиции, а белорусская традиция, белорусский язык не имели такой же притягательной силы — и оставались по большому счету чужими. Возник культурный вакуум, в который моментально хлынула русскость, московскость. За просьбу открыть украинскую школу отправляют в Сибирь — а те, кто остался на родине, между белорусской и русской школой выбирают, конечно, русскую. Тем временем местные люди, молча соглашавшиеся с чем угодно — не белорусы в душе, они далеки от белорускости, не воспринимают белорусский язык как родной. Для БССР это не имело большого значения. Ведь в БССР власти и белорусов-то не хотели видеть белорусами, наоборот, все делалось для нивелирования национальных особенностей.
А для современной независимой Беларуси важно понимать: оторванные от родной им украинской культуры и языка жители Брестчины не станут автоматически белорусами; но очень легко они становятся адептами русского мира. Нигде в Беларуси не видела весной минувшего, 2015 года, столько георгиевских ленточек и пророссийских наклеек на авто, как в Бресте. Недаром именно в Бресте пару лет назад открылся Центр русской культуры и науки — такой же, какие раньше открывались в Крыму и на Донбассе…
С другой стороны, на Брестчине и поныне часто звучит украинский язык (по моим наблюдениям, не реже, чем, скажем, на Минщине белорусский), люди продолжают разговаривать по-украински. Другое дело, что зачастую они даже не осознают того, что говорят по-украински. На всей территории Беларуси уже семьдесят лет нет ни одного украинского класса — а десятки авторов все равно пишут по-украински (говорю это, как член редакционного совета белорусско-украинского альманаха «Справа»). А еще больше — на своих говорах. Часто люди даже не осознают, какие это говоры — но не хотят терять свой язык как часть своего достоинства, как часть души.
Так что же со всем этим делать белорусам? Продолжать «бээсэсэровскую» практику замалчивания украинскости? Это неэффективный, страусиный подход.
Часто приходится слышать: «На Брестчине никто не считает себя украинцем». Это не так. Считают. И немало таких. Но эти люди считают себя и гражданами Беларуси.
Видимо, здесь к месту будет привести отрывок из стихотворения, которое мы получили для первого номера нашего альманаха «Справа». Тогда мы решили его не публиковать — посчитали, что автор свою обиду все же слишком общо переносит на белорусов, чем может многих обидеть. Но теперь я думаю, стоит обнародовать эти написанные по-украински стихи как весьма показательные.
Привіз раз Зенон Станіславович
Пана Ходику до нас.
Він нашої мови не знаючи,
Щось плів про її і сміявсь.
Політики бенеефовці
Почули тоді од нас:
«Не знищили мову есесовці!
Нічого не вийде й у вас!»
Живе гонде матчине слово,
Линуть поліські пісні.
— Дід, — чує старий од малого.
— Не згине тут мова, ні!
(Написано в 1999 году в Кобрине.)
Я часто думаю, что если бы глубоко уважаемые мною Пазняк и Ходыко меньше «смеялись» тогда, то, возможно, могли бы посмеиваться теперь…
Самое главное, что следует понять: белорусская и украинская культура в Беларуси не взаимовытесняют, а взаимоподдерживают одна другую; они не конфликтуют между собой, а взаимно подпитываются.
Именно украинский активист из Малориты Владимир Иванович Харсюк создал в районе ячейку БНФ.
Именно украинский активист из Пинска Вячеслав Евтихиевич Панковец был соучредителем организации БНФ в этом городе.
К слову сказать, уверена, что так же обстоит дело и с польской культурой в Беларуси. Гражданин Беларуси, который считает себя поляком, Анджей Почобут сделал для белорускости больше, чем многие «истинно-белорусские» белорусы.
К слову, и русских друзей не стоит отталкивать — таких, например, как известный историк, автор последнего номера нашего альманаха «Справа» Константин Иерусалимский — аки лев, дискутирует он в своей Москве с разными прохановыми. Между тем, его прекрасный текст ни словом не упомянули в рецензии на номер «Справы» на сайте Союза белорусских писателей (как не упомянули ни одного из авторов, написавших в альманах по-украински, по-русски и на говорах — т.е. не по-белорусски).
Недавно один авторитетный для меня человек в разговоре отметил, что сейчас в Брестско-Пинском регионе всего лишь человек сто сознательно разговаривают по-белорусски или по-украински, причем часто это одни и те же люди. С последним — насчет того, что это одни и те же люди — я согласна. А вот их численность я оценила бы более оптимистично: по-моему, таких сознательных украиноязычных в регионе пару тысяч. «Несознательных», то есть людей, которые в повседневной жизни говорят на привычном с детства языке, не задумываясь, что это за язык — думаю, несколько сотен тысяч. Белорусскоязычных — под пару сотен. Но все равно это экстремальная ситуация! Это — грань. За нею — языковая и мировоззренческая пропасть.
Если забудут «буде з мене», «загоїтися», «опинянка» (какие еще там слова мы обсуждали в Фейсбуке, «дорогі мої білоруські друзі»?), то не станут мои земляки говорить и «досыць», «загаіцца», «ахінанка», а будут говорить «хватит», «заживет», «большой платок». Через осознание украинских корней люди на Брестчине приходят к белорусскому патриотизму. Стою на том, ибо сама прошла этот путь.
Без осознания украинских корней, языка и культуры своих дедов, с большой вероятностью они сформируют в себе мнение, что «белорусский язык искусственный», «чистого белорусского языка нигде нет», «наши деды здесь говорили на смеси языков» и, наконец, что «все мы единый русский народ».
Упомянутый выше Стась Карпов призвал не церемониться с национальными меньшинствами, а то, мол, они здесь устроят «Донбасс». Это глупость. «Донбасс» устроили не нацменьшинства, а «люди без национальности», «мы-единый-народ».
Сепаратизм возникает прежде всего там, где люди недовольны. Если люди живут в справедливой для всех стране, если им не мешают развивать свою культуру, то и не возникает никакого сепаратизма. Как нет сепаратизма в Польше на Подлясье. Уважительное отношение к каким бы то ни было национальностям, меньшинствам — примета всех европейских стран. Намерения ограничить других — примета узколобого шовинизма.
…Знакомо ли вам ощущение, что ваши покойники стоят за вами? Прямо у вас за спиной, молча, наблюдают и оценивают вас? Мне — знакомо. Особенно в эти мрачные, туманные зимние дни. Баба Пелагея, Владимир Игнатьевич. А теперь я стала ощущать поддержку не только покойных, но и, слава богу, живых. Как, например, бывшего учителя математики из Дивина, 87-летнего Афанасия Никитовича Гапановича. В свое время за то, что требовал записать его в паспорте украинцем, гэбисты выбили ему 4 зуба. «А тепер всі вони повмирали, а я — живу! А після сьогоднішньої зустрічі проживу на десять років більше! Чом ви так довго не приїзджали?» — сказал он нам после презентации нашего альманаха…
Хотела бы сказать порывистому юноше из фейсбука: несмотря на Ваши матюки, не откажусь я от «мовы» бабы Пелагеи, Владимира Игнатьевича, Афанасия Никитовича, многих сотен тысяч моих земляков. Милостью Божьей, я передала эту «мову» всем своим детям. Так неужели я откажусь от «мовы» своих детей?! Нет, такого не будет. А вам советую успокоиться и обдумывать то, что вы пишете. Почему-то мне кажется, что Ваша прабабушка, которая, насколько я знаю, тоже прошла лагеря, не похвалила бы Вас в данном случае.
Украинцы Брестчины не враги белорускости, а союзники.
