«Может, они хотели, чтобы мы воевали с белорусами?» Интервью с вывезенными из Беларуси активистками Союза поляков
Пятеро представителей польского меньшинства были задержаны в рамках уголовного дела о действиях, направленных на разжигание вражды и реабилитацию нацизма. В начале месяца стало известно, что три задержанные женщины были вывезены в Польшу. Руководительница лидского отделения Союза поляков Ирена Бернацкая и директор общественной школы при Союзе поляков в Волковыске Мария Тишковская — давние подруги. Их задержали в один день, продержали два месяца за решеткой и в соседних микроавтобусах вывезли на границу с Польшей. Сейчас они находятся в Варшаве, вспоминают жизнь за решеткой и поддерживают одна другую. Мы поговорили с Иреной и Марией о том, как для них прошли последние месяцы.
Ирена Бернацкая и Мария Тишковская.
— В Польше вы уже почти месяц. Что сейчас происходит в вашей жизни?
Ирена Бернацкая: Пока ничего не происходит. Мы находимся в Варшаве и понемногу приходим в себя. Я рано встаю — тюрьма научила — и иду на пробежку. Отдыхаю, читаю, бывает, поплачу. У нас много различных встреч. Вечером ходим в костел, молимся за Анжелику Борис, Анджея Почобута и других политзаключенных.
Мария Тишковская: Мы только отдыхаем, улучшаем состояние здоровья и приходим в себя. Я по привычке ем в те же часы, что и за решеткой, а когда выхожу на улицу, меня тянет обратно в помещение — возможно, это тоже последствия тюрьмы. Но Иренка не дает мне сидеть — заставляет кататься с ней на велосипеде и не думать ни о чем негативном.
— Кто о вас заботится?
Ирена: О нас заботятся польское правительство и поляки, подключился ряд обществ.
— Как прошла ваша встреча с Анджеем Дудой?
Ирена: Так, будто это встреча не с президентом, а просто с человеком. Со всеми представителями правительства мы встречались как с обычными людьми. Это пример того, как можно быть руководителем и служить простому человеку. Первое, что мы здесь почувствовали, — тепло и родственность.
Мария: Поляки нас благодарили, хотя ничего героического мы не сделали.
— А каково это, быть членом незарегистрированного Союза поляков в Беларуси?
Ирена: Все время было нелегко работать. Может, власть не любила нас за то, что мы делаем хорошие вещи? Я теперь часто сижу и думаю: а что я такого делала? Ухаживала за кладбищем, не забывала свой язык, учила польскому языку детей, ходила в костел, ценила культуру, которую мне привили родители. Видимо, это не нравилось. Может, хотели, чтобы мы сказали о себе, что не поляки? Но слушайте, мы не можем этого сказать: от родителей поляков нельзя родиться не поляками.
Мария: Мы поляки по национальности, но родились в Беларуси. Я прожила там всю жизнь, платила государству налоги. В Конституции есть статья, по которой каждый имеет право сохранять свою национальную принадлежность, поэтому крайне странно, что к полякам в Беларуси так относятся. Мы абсолютно не сделали ничего плохого: мы просто польки, которые уважают свои традиции и язык. Я постоянно задаюсь вопросом, почему все это произошло. А почему— не известно.
— Во время следственных действий вам объясняли, почему на самом деле вы попали за решетку?
Ирена: Никто ничего не объяснял — там не объясняют, там только пытаются запугать. Скажу одно: они запугивают, а тебе становится нестрашно.
Мария: Ни я, ни она — мы вообще не понимали, что это за статья и абсурдные обвинения. Из-за преследования Союза поляков сразу четыре человека попали за решетку. Но репутация у Союза очень хорошая, каждый может подтвердить, что никому никакой обиды он не причинил.
— 23 марта задержали Анжелику Борис. Вы ожидали, что спустя два дня придут за вами?
Мария: Конечно, можно было ожидать какого-то преследования, но я не ожидала, что оно будет аж таким и что нам предъявят такую статью.
Справа налево: Ирена Бернацкая, Мария Тишковская и дочь Ирены Вероника Пивута.
Ирена: Мы никогда не имели дела с теми тюрьмами, и я ничего такого не совершила, чтобы для моего задержания всю улицу уставить людьми в масках. Меня разбудили в семь утра. Соседи перепугались — они всегда приходили ко мне за советом, за помощью, а тут меня выводят как какую-то убийцу. Для меня такое было необъснимо.
Мария: К моему дому в восемь утра подъехали бусы. Я как раз выходила, ко мне подошли, мы вернулись на обыск. Из дома забрали польские книжки, какой-то документ на польском языке, хотя он абсолютно не относится к делу, польский флаг.
«Можно сказать, что нас, жителей Беларуси, выбросили из страны»
— Как вы для себя объясняете, почему попали под преследование?
Ирена: У меня простое объяснение: потому что мы, поляки, были вместе, держались вместе, нас было много и мы поддерживали братьев-белорусов. Может, они хотели, чтобы мы воевали с белорусами?
— Как вы восприняли обвинение?
Мария: Конечно, мы с ним не согласились, но в заключении ничего не поделаешь, нет смысла рыдать. Тебя просто сажают за решетку, ведется уголовное дело — и всё.
Ирена: Живет богатый и живет бедный: кто кому будет завидовать? Мой подход был таким: кому-то не понятно, каково это — жить в любви, поэтому просто завидуют. Об обвинении я узнала уже за решеткой, а там — помещение метр на два и небо в клеточку. Воспринимай не воспринимай, а ты там уже находишься и должна с этим жить. Ты же не пойдешь с кулаками, хотя и знаешь, что сидишь ни за что. Раньше или позже Бог все расставит по своим местам, поэтому в тюрьме я была спокойна, и таких, как я, там много.
— Расскажите, как вас вывозили.
Ирена: Как раз 25 мая истекало два месяца после задержания. Сказали: «Бернацкая, на выход! К стене!» Идешь вниз, тебя раздевают, проверяют, потом дают подписать бумагу, мол, ты отправляешься под домашний арест и завтра должна явиться в свой РОВД. Я уже стала думать, как мне ехать домой, решила, что пойду в Красный костел, там мне помогут, вызову своих — и за мной приедут. Но на улицу я вышла не одна, а с человеком, таким высоким, в маске, и увидела во дворе три буса — и поняла, что всё, куда мы поедем — не известно. Я думала, может, меня убьют или отвезут в СИЗО КГБ — такие здоровые мужики. Я спросила, не в лес ли меня везут, я тогда хоть помолюсь. Сказала: «Если что — ваши руки на семь поколений будут в крови». Мне ответили: «Не переживайте, мы вас убивать не будем, что это вы о нас так думаете!» В бусике, кроме меня, было четверо — сидели в масках, набычившись, глядя исподлобья. Я спросила, неужели они так боятся ковида, — тогда один снял маску. После того как мы проехали Лиду, я поняла, что меня везут на границу. Я говорю: «Дождь идет, плачет моя земля». Ну и всё, я же драться с ними не буду.
Мария: Со мною всё было очень схоже. Меня отвели в бус, я спросила, куда меня везут. Мне ответили: «Не бойтесь, у вас будет приятный день». Я говорю: «Тогда, может, я встречусь с семьей?» — «Нет, не с семьей». Мысли были разные, в итоге мне сказали, что везут на границу. Скажу также, что мы не подписывали никаких бумаг о депортации и ничего не подписывали на границе.
— А на самой границе что было?
Мария: Мужчины переоделись в пограничную форму, наши вещи перекинули из трех бусов в один, мы просто проехали белорусскую границу и сразу направились к польской, где нас уже ждал польский пограничник. Они о чем-то разговаривали, но мы не знаем о чем.
Ирена Бернацкая, Мария Тишковская и Анна Панишева на встрече с Анджеем Дудой.
— На гостелевидении показали съемку ваших встреч с консулом, где вы даете согласие на выезд. Так можно ли сказать, что вас вывезли в Польшу против вашей воли?
Ирена: Почему же в том фильме не показали, как мы подписываем бумаги о депортации? Мы подписали только один документ: что идем под домашний арест. Они смонтировали отрывки слов. Между тем консулу было сказано: если надо сидеть, мы будем сидеть, если надо выехать, мы выедем, но мы сделаем так, как все, потому что нас группа была. Я задам вопрос: если у тебя свой дом, своя семья, своё всё, захочешь ли ты на старости лет выезжать с родной земли? Нам здесь хорошо, мы среди своих, но хочется быть в своем доме.
Мария: Мы были в группе, значит, если сидим, то вместе сидим, и если выходим на свободу, естественно, должны выйти все. Не было такого, что каждый сам за себя. Мы спрашивали у консула, как будут поступать остальные. Почему же, когда мы еще были в тюрьме, нам не сказали, что вывозят в Польшу? Мы не знали, куда нас везут. А когда поняли, что нас выбрасывают из страны, по дороге же не могли выскакивать. Поэтому да, можно сказать, что нас, жителей Беларуси, выбросили из страны. У нас там осталось всё. Нужно спросить у них всех, почему мы были выброшены, будто какие-то нежелательные лица? За что? Надо у каждого, кто к этому причастен, спросить: «За что?»
Ирена: Мне тех людей жаль, им нужна сильная молитва, ведь бывает так, что человек хочет из кого-то сделать зверя, а становится зверем сам. У меня обид нет, Костел учит прощать. Это трудно. Труднее, чем взять палку и бить человека.
Мария: Пусть каждый из них осознает, что совершил очень большую ошибку и вот так оскорбил законопослушных граждан Беларуси. Мы верим, что это дело будет решено справедливо.
— Почему о том, что вы за границей, стало известно только через неделю?
Ирена: Наше состояние здоровья было очень тяжелым, мы не хотели ни с кем разговаривать — надо было в первую очередь прийти в себя. Когда сидишь за решеткой, то уже как-то и привыкаешь. Я скажу, что не каждого Бог избирает на тюрьму, а меня в моих годах избрал, и я ему за это благодарна. Я там узнала молодежь — такую, как мои дети, крепкую, здоровую, умную, которую я могла приласкать и обнять. А потом я вышла на свободу, увидела деревья, цветы — а эти дети, среди которых я была самая старая, остались… Первая неделя была очень тяжелой.
«Конечно, выглядели немного иначе и посмеивались одна над другой»
— Что происходило, после того как вы попали в Польшу?
Ирена: Мы просто сидели в комнате, разговаривали, плакали, отдыхали, приходили в себя. Много ели: очень хотелось есть. В тюрьме я, бывало, ведь в камере нас было четырнадцать, не доедала и отдавала девушкам, потому что было их жалко. Психологически я пока еще не пришла в себя. Встреча с детьми тоже была стрессом. Мы этого не видели, но пока мы были за решеткой, они много пережили. А сразу не хотелось встречаться ни с кем.
Мария: Это был приблизительно такой же стресс, как тот, когда мы оказались за решеткой, — только радостный. На первых порах не верилось, что мы на свободе, из-за пережитого страха. Все было неожиданно. Поэтому мы просто отдыхали, много вспоминали. Конечно, выглядели немного иначе, а для женщины внешность что-то да значит. Мы даже смеялись одна над другой.
— Что вы сделали, оказавшись на свободе, в первую очередь?
Ирена: Сходили в парикмахерскую и сделали прически. Поели. Мы и сейчас ничего такого не делаем, хотя и хотелось бы делать, что-то планировать. Это тяжело, нам же не по девятнадцать лет, чтобы отстраивать то, что в один момент разрушилось. Теперь ясно понимаешь, что можно всю жизнь что-то наживать, а это всё равно просто воздух. Только свои ценности должен сохранять.
Мария: Хочется работать, функционировать как нормальный человек и быть полезными для людей и Польши, хотя остается и надежда, что вернемся домой.
— Каким назовете ваше моральное состояние сейчас?
Ирена: Я пока не отошла, а отойду тогда, когда людей освободят и за решеткой останутся только убийцы. В тюрьмах осталось столько людей, за решеткой сидит молодежь. Надо кричать: «Выпускайте народ! Дайте людям работать и жить!» Я сижу в Варшаве и всё имею, а Анжелика Борис и Анджей Почобут сидят за решеткой.
Мария: В течение какого-то времени это все еще будет во мне жить. Я не признаю абсурдного обвинения и надеюсь, что какое-то понимание должно прийти к этим людям.
— Вы над чем-нибудь из того, что пережили, теперь смеетесь?
Ирена: Мы над всем смеемся, сами над собой смеемся. Человек умеет использовать всё — любые вещи подстроить под себя: и мойку сделать, и шконку, и тюбиком зубной пасты вместо ложки хлебать. Это всё выглядит смешно, но научились мы там многому.
Мария: Находясь за решеткой, сломаться человек может очень быстро. Поэтому для поддержания духа были и смех, и позитивные разговоры. Койки у нас были на втором этаже. Вспоминаем, как приходилось туда забираться, какие были подушки.
Ирена: Как на «пальме» спали. Смеялись, что нас там молодыми считали, если на второй этаж положили. Я составила кроссворд из тюремных слов — как настанут другие времена, будете разгадывать.
Мария: Я рисовала. Ставила себя задание — за день сделать один-два рисунка, это как работа была. Много читали, на Володарке хорошая библиотека, в отличие от Жодино, где одни кодексы. Там сидит много интеллигентных, мудрых людей — можно было поговорить на разные темы. Два месяца так прожили, в шесть утра вставали, в десять ложились спать.
— По чему в Беларуси вы больше всего скучаете?
Ирена: Я скучаю по семье, по своим людям, по Лиде — мне кажется, что это красивейший город. Вот была пилигримка — я представляла, как бы я в ней шла, встречала бы молодежь, как бы они меня не принимали, мол, старая с ними ходить.
Мария: Очень скучаю по всему, с чем была связана. Я родилась в Волковыске и прожила там 54 года. И конечно, там моя семья, родной дом, много знакомых, улочки, дома, работа…
