Найти
12.01.2021 / 12:57РусŁacБел

Какой должна быть новая белорусская полиция? Расспросили экс-следователя, которая сейчас работает над реформой МВД

Белоруска Светлана Хилько уже шесть лет живет в Сан-Франциско. До переезда в США она вместе с мужем в течение 10 лет работала в правоохранительных органах, откуда уволилась в звании капитана. В начале лета 2020 года, как и многие белорусы зарубежья, она активно включилась в предвыборную кампанию. Сначала просто хотела рассказать бывшим коллегам, как работает полиция в США и Канаде, а в итоге собрала вокруг себя большую команду экспертов — почти стартап в лучшем стиле Кремниевой долины, задачей которой стала программа по реформированию МВД. Сейчас Светлана со своей командой ответственна за эту сферу в структуре Народного антикризисного управления (НАУ).

В интервью «Нашей Ниве» Светлана рассказала, почему в свое время разочаровалась в профессии и какой видит идеальную полицию будущего для родной страны. 

— Расскажите, почему после школы вы решили поступать именно в Академию МВД?

— Знаете, несмотря на то, что сегодня я могу с уверенностью сказать, что являюсь юристом по призванию (мне очень нравилось и нравится разбираться в законодательстве, я люблю дебаты по теме), в 17 лет я все же не до конца осмысливала свой выбор. Просто на тот момент я встречалась с парнем, старшим меня на два года. Была большая первая любовь. Короче, сначала он поступил в академию, а я пошла следом за ним.

Отец тоже служил в органах, еще времена Юрия Захаренко застал. Оба дедушки служили в Военно-морском флоте. Я ими очень гордилась. Правда, отец не был особенно рад моему выбору профессии. Перво-наперво потому, что девушке в милиции будет тяжело физически. Однако в нашей семье царила свободная атмосфера, никто из родителей никогда не давил на нас с братом, не ограничивал в принятии самостоятельных решений. 

Светлана с родителями и братом.

— Опасения отца сбылись?

— Мне очень нравилось учиться. Я окончила Академию на отлично. После получения степени бакалавра в судебно-прокурорской, следственной деятельности поступила в магистратуру на криминалистику и расследование преступлений в сфере страхового мошенничества. Хотела идти дальше, в адъюнктуру, заниматься научной деятельностью. Но меня остановили: сказали тогда, что квота на девушек исчерпана, нужны были только парни. Короче, по мне ударило гендерное неравенство, и это стало первым моментом разочарования в академии, как бы я ей ни была благодарна.

Что касается дальнейшей работы, то по жизни мне интересны испытания. Когда я делаю максимум того, на что способна. Когда пробую что-то новое. Для себя я эти моменты в профессии находила. Однако минусов тоже хватало. Во-первых, отношение руководства.

Я пришла работать следователем в Первомайское РУВД. На тот момент его возглавлял Иван Васильченко. Те утра, когда я заступала на сутки, начинались с выслушивания его оскорблений, криков, мол, все мы просто тупые, никакие. Для меня такое отношение абсолютно не совместимо с профессией правоохранителя и просто с человеческим достоинством.

Физических трудностей тоже хватало. Начиная с ночных дежурств, которые сами по себе мне давались непросто. А когда нужно спать в бараке за Первомайским судом на стульях, застеленных бушлатом, потом ехать на вызов, дышать сигаретами, потому что вся оперативная группа курит, а ты нет, проводить осмотр места происшествия в квартире без света с тараканами — это всё подрывает. Для людей в системе не созданы даже условия для отдыха, нет уважения, и это с годами может сломать любого.

— Поэтому вы ушли после 10 лет? 

— С трудностями профессии можно жить, это не пионерский лагерь. Но отношение к сотрудникам как к мусору сложно принять. Я считаю, что каждый человек, даже последний преступник, заслуживает уважения, а его не было. Это основной фактор увольнения. Хотя я не ушла обиженной на систему, но система ничего не сделала, чтобы дать мне реализоваться. А мне хотелось.

Самое печальное, что когда я увольнялась, у меня, как и у моего мужа (он отработал в уголовном розыске пять лет), никто даже не спросил: а почему? а можно ли нас как-то сохранить как специалистов? В Беларуси такое до сих пор: ценности человеческого капитала нет, уходи — мы найдем тебе замену. И не важно, что ты классный профессионал. К людям относятся как к расходному материалу.

Мы пытались с мужем заниматься издательским бизнесом. Было нелегко. Жили в однокомнатной квартире. Из мебели в ней стоял диван, стол, старая кухня, которую мы забрали из подвала матери. Помню это ощущение, когда денег совершенно нет, ты покупаешь одно яблоко в магазине, хочешь съесть сама, но не можешь, потому что надо отдать сыну. А потом мы, даже не рассчитывая особо, выиграли грин-карту. Мы долго думали, ехать в США или нет, но подтолкнула моя мать. Прямым текстом сказала: собрали вещи, купили билеты и на выход, чтобы я вас не видела. (Улыбается). Конечно, ей было тяжело нас отпускать, но нам она об этом не говорила. 

— Вы сейчас работаете тестировщиком в компании, которая занимается программным обеспечением для беспилотных автомобилей. До этого работали в Groupon и Microsoft. Карьеру в новой для себя IT-сфере вы начали уже за границей?

— Пришлось все в прямом смысле начинать с нуля. Чтобы работать в США юристом, нужно сдать труднейший экзамен. К нему пришлось бы готовиться минимум три года и иметь при этом идеальный английский язык, чего у нас не было тогда и нет даже сейчас. 

Мы были готовы на любую работу, но рискнули приехать в Кремниевую долину, отучились на трехмесячных курсах тестирования программного обеспечения. И вот так мы начали работать тестировщиками, всё получилось. По первому контракту нам платили 18 долларов в час, и тогда казалось: зачем нам столько, куда это девать? (Улыбается).

— Что из действий силовиков, ваших бывших коллег, в Беларуси в последнее время особенно поразило в негативном и позитивном плане?

— Негатива было много. Все эти пытки, убийства, страх… Особенно выбило из колеи убийство Романа Бондаренко. На тот момент у нас уже сформировалась команда, работающая над реформой белорусского МВД. Мы созванивались и плакали. Было ощущение страшной несправедливости. Как юриста меня это глубоко зацепило, ведь я прекрасно понимаю, что должно быть иначе. Работа милиции должна быть настроена на то, чтобы восстанавливать справедливость, а не наоборот. Обидно, что не нашлось сотрудников, которые могли бы встать и защитить людей.

Моменты гордости тоже были. Когда узнавала, что твой коллега остался добропорядочным человеком. Это те люди, которые вышли на связь с нами или перестали работать в системе, или, если и не уволились, то дали понять, что собирают доказательства преступлений, что они с народом.

— Расскажите, кто входит в команду разработчиков реформы, кто эти люди?

— В команде, которая непосредственно занимается написанием плана реформ, 20 человек. Это очень разнообразный коллектив: здесь и бывшие сотрудники спецподразделений, те, кто близкок к ОМОНу, следователи и обычные экс-милиционеры. А также другие люди, которых я не называю в целях их же безопасности.

Каждый из членов нашей команды имеет широкий круг знакомых в системе МВД и получает оттуда сигналы поддержки (иначе мы не занимались бы реформами).

О необходимости перемен сами сотрудники говорят десятилетиями. Еще во времена моей работы повторяли как мантру: нужно отказаться от палочной системы. Но до сих пор ничего не сделано. Зато происходит еще больший раскол внутри: мне, например, известно о следователях, которые больше не хотят ездить на дежурства в РУВД, так как не желают общаться с милиционерами, участвовавшими в пытках. 

Кроме того, у нас сильная международная поддержка, круг консультантов, которые комментируют уже написанное. Я постоянно контактирую и с полицейскими в США, и с теми, кто проводил реформы полиции в других странах — Украине, Грузии (например, это Хатия Деканоидзе). Многие эксперты уже отмечают, что реформа, которую пишем мы, куда выше по уровню, чем все то, что было сделано до этого в других странах.

— Какие конкретно ошибки других стран, где реформировали эту сферу, вы уже учли?

— У нас отличие в главной проблеме, которую мы хотим решить. В Грузии боролись со ворами в законе, в Украине была сильная низовая коррупция, в Беларуси же на повестке дня — незаконные методы ведения следствия, нарушение прав человека (физическое насилие, пытки и так далее). Если брать общую философию, наша милиция должна превратиться в полицию и быть не политической силой, инструментом репрессий, а сервисом по защите людей. Люди должны влиять на отбор полицейских, участвовать в управлении службой. Знать все о ее зарплатах, куда эти деньги они идут. Обязательна также демилитаризация: сегодня милиция — это армейская структура, и способ менеджмента в ней армейский, так не должно быть.

Что касается пыток и жестокого обращения — обязательно наличие нательных камер, видеокамер в РУВД, беспрепятственный доступ правозащитных организаций во все здания правоохранительной системы. Чтобы иметь возможность знать, действуют ли полицейские по правилам.

Эффективность системы должна строиться так, чтобы не зависеть от управляющих ею людей. В США у Трампа был и есть потенциал стать диктатором: если бы он мог сажать людей в тюрьмы, он бы с удовольствием это делал. Но ему не позволяет существующая в стране система противовесов: у него нет такой неограниченной власти, как у Лукашенко.

Светлана с мужем и сыном.

— Кто, на ваш взгляд, должен возглавить новую полицию?

— На этот счет мы в команде дебатируем. На мой взгляд, главный критерий — хороший управленец. Не в советском смысле, а в плане менеджерства. Во главе может быть и гражданское лицо, не вижу причин, почему глава МВД обязательно должен носить погоны. Если нужно, он сможет пройти необходимые тренинги — по работе с режимом секретности, например. 

На сегодня белорусская централизованная власть — большая проблема. Все приказы идут сверху вниз, и в итоге начальник РОВД в условных Ляховичах считает, что ни за что не отвечает, а просто выполняет приказ. Так же у нас говорят все госслужащие. И это нужно исправить. Люди сами должны выбирать себе мэра из числа местных жителей, а деньги на полицию должны идти из местного бюджета, а не из Минска.

В США вообще с полицейскими такая практика. Два небольших города находятся рядом. В городе А полиция работает плохо, а в городе Б — хорошо. И жители города А решают, что им лучше заключить договор с шерифом из соседнего офиса. Это создает конкуренцию: полицейские понимают, что если они будут плохо выполнять свои обязанности, то просто лишатся работы. Успешность такой модели указывает, что отсутствие монополии важно не только для коммерческих предприятий, но и в госсекторе.

— Вы говорили о том, что сотрудники МВД сами давно говорят о необходимости перемен, поддерживают действия НАУ. Но те, с кем я сталкивалась лично, никак на это не намекали. Наоборот, активно высказывались в защиту действующей системы и против каких бы то ни было отклонений от выбранного курса…

— Естественно, там есть люди, которых все устраивает. Но на то есть причины. Во-первых, в ту же Академию МВД в последние годы очень низкий конкурс, это влияет на общий уровень образования будущих сотрудников.

Кроме того, система способна сломать, если ты в ней долго работаешь. Ты приходишь в нее с какими-то нравственными принципами, понимаешь, что бить людей нельзя. А потом ты смотришь — один коллега в соседнем кабинете бьет, другой, еще и начальник, говорит, что надо было ударить. И противостоять этой среде сможет не каждый. Если ты хочешь сохранить рабочее место, то соглашаешься на принятые правила игры. 

Кроме того, на каждом уровне людей обрабатывают фейками. Спецподразделениям постоянно включают БТ, они живут в закрытом коллективе, где им внушают определенные идеи.

А потом ты должен как-то оправдывать то, что делаешь. Признаться себе в том, что страшно лишиться места работы, льгот, страшно не найти себя на новом месте, — сложно. Ты ищешь другие причины, почему остаешься работать в системе. И для этого отлично подходит идеология с кукловодами и прочими фейками — так и закрепляется в мозгу великая миссия спасения государства. Пускай я сегодня ударил «змагара», но ведь в глобальном смысле спас страну!

— Каким вы видите наказание для причастных к пыткам силовиков? 

— Я понимаю белорусов, которые непосредственно столкнулись с насилием: им хочется не просто уволить всех из органов, им хочется, чтобы эти люди исчезли из Беларуси. Но с холодной головой ты понимаешь, что в долгосрочной перспективе такие эмоции не принесут ничего хорошего: уволить 120 тысяч человек вместе с внутренними войсками невозможно. Уволить всех не справедливо. 

Будут проведены масштабные расследования и мы приложим максимум усилий, чтобы установить и привлечь к ответственности всех преступников. Мы тесно сотрудничаем с инициативой BYPOL, в их распоряжении гигабайты доказательств, которые даже не успевают обрабатывать. Скорее всего, в рамках реформ будет создана отдельная структура по расследованию преступлений режима. Причем не только за 2020-й, а за все 26 лет. 

Все это касается и судей. Кто будет судить вместо них? Мы как-то обсуждали, что даже если сейчас уволить всех действующих белорусских судей и заменить их на новых из числа пятикурсников и выпускников юрфака БГУ — хуже не будет.

Но я — за привлечение международных экспертов. Потому что люди извне имеют возможность сохранять объективность, исключить эмоции. Даже для меня эта тема очень болезненная, а что творится в душах белорусов внутри страны, я даже не представляю.

— Зачем вы присоединились к НАУ? Как вы сами себе отвечаете на этот вопрос? Видимо, вы видите себя где-то в руководстве «новой» Беларуси? 

— Знаете, у нас с мужем полный рабочий день в наших компаниях, 11-летний сын — хорошо, что он хотя бы очень самостоятельный и мотивированный, сам закрывает все школьные вопросы. И с моим включением в политическую повестку я стала куда менее эффективной на основной работе. Это не здорово, но я все равно не могу абстрагироваться: постоянно думаешь о событиях в Беларуси. Тем более у меня там мать и брат. Думаешь о том, что белорусы заслуживают большего, потому что они реально классные. Я после переезда осмыслила это особенно четко: в нашем нынешнем окружении много людей, менее образованных и способных, но все они имеют хорошие заработки и много возможностей.

У меня есть опыт работы в милиции, я понимаю, как работает эта система, есть доступ к международным экспертам — кто, если не я? Мы действуем исключительно как волонтеры, никаких амбиций у меня нет: я самореализованный человек. Как только дело будет закончено, я передам все наработки тому, кто будет заниматься реализацией реформ.

Беларусь может стать первым примером страны с качественно проведенной реформой, и это меня сильно мотивирует — помогать этому процессу.

— Когда реформа будет дописана? Что вы прежде всего собираетесь сделать с этим планом?

— Это будет скоро. План будет опубликован, мы уже сейчас пишем серию эссе, которые можно найти на сайте НАУ. Раскрываем там некоторые идеи. Полный проект реформы также выложим в открытый доступ. Ну и когда дойдет до реализации, у нас готовы будут дорожные карты на первый этап.

В любом случае — то, сможем ли мы эти реформы осуществить, зависит от самих белорусов внутри страны. Да, помогут санкции, международное давление, но самим белорусам нужно продолжать объединяться, не впадать в депрессию и вместо того, чтобы говорить, что что-то сдулось, лучше напоминать себе, какой огромный путь общество прошло с августа. Конечно, у меня нет полного права из своей комфортной зоны давать такие советы. Я понимаю, что людям тяжело, репрессии мощнейшие…

Однако надо понять, что демократия — это работа на каждый день. Даже когда мы уже победим, реформы придется осуществлять куда большему числу людей. И надо будет постоянно интересоваться происходящим вокруг, читать законы, вступать в гражданские комиссии надзора за полицией, проявлять инициативу во всем… Хотя бы один момент будет не учтен, пропущен — и диктатура или же иная плохая форма правления может вернуться вновь. Только так это работает.

Катерина Карпицкая. Фото из архива героини

Хочешь поделиться важной информацией
анонимно и конфиденциально?

Клас
Панылы сорам
Ха-ха
Ого
Сумна
Абуральна
Чтобы оставить комментарий, пожалуйста, включите JavaScript в настройках вашего браузера
Чтобы воспользоваться календарем, пожалуйста, включите JavaScript в настройках вашего браузера