Дашкевич: «За пять лет в тюрьмах я такого не видел — на Окрестина пытают людей, об этом надо кричать»
Общественный деятель, христианский активист Дмитрий Дашкевич вышел на свободу после 15 суток ареста, которые он отбывал на Окрестина и в Барановичах. В комментарии для «НН» он поделился своими впечатлениями.
Дмитрий Дашкевич с женой. Фото из фейсбука.
«Меня подвело желание перекусить. Когда я вышел из «Макдональдса», то сразу подъехали две «Джили», откуда выскочили шестеро бойцов какого-то подразделения. Все это было неслучайно — как только меня задержали, то отзвонили полковнику: «Задача выполнена». Довольно спокойно меня завезли в Московское РУВД, а оттуда уже в ЦИП на Окрестина.
Там меня сначала посадили в самую обычную камеру, но только я лег спать, как от меня потребовали собраться и выйти оттуда. Завели в бетонную клетку. Статус этой клетки определить очень сложно — это не изолятор и не карцер. И в изоляторе, и в карцере на ночь должны откидываться нары, есть всегда вода. А это была самая настоящая пыточная. Я думал, что после пяти лет тюремного опыта меня нечем удивить, но я офигел, когда это увидел. Об этом нужно кричать.
Там просто пытают людей. Меня забросили в камеру к полковнику ГАИ Сергею Масловскому, он валялся на этом бетоне 13 суток. В соседней камере был капитан милиции Заводского района Дмитрий Кулаковский, который ушел со службы в августе. Им не дают ни зубной пасты, ни таблеток, ни передач от родных.
Я хожу по этому бетону и говорю: «не хватает только воды, чтобы заливали», — а полковник говорит: «Так заливали». Это пыточная, которой управляют садисты. Я спрашивал, почему здесь люди спят на бетоне, без нар, без воды. На это мне орут: «Ты падла, мразь, я вас так, я вас сяк». Это невозможно перевести на человеческий язык. Люди по месяцу сидят там без душа, без ничего, еще и раздевают перед тем, как закинуть в камеру, чтобы больше помучить.
Меня немного спасло то, что уже начался отопительный сезон, начали греть батареи, и полковник, когда уходил, оставил свитер, на котором я прилег. А так там просто сдохнуть можно через месяц — это такая дичь необъяснимая, об этом нужно кричать постоянно. Они понимают, что закона нет. И когда Лукашенко говорил «иногда не до законов», то это не метафора, они в этом живут. Только не «иногда», а постоянно.
Они прессуют бывшую милицию, их не выпускают, прибавляют новые сутки, пишут новую лажу. Капитану написали, что вышел с Окрестина и фоткал здание — «Так у меня телефона нет», — говорит тот. «Ничего, свидетель говорит, что есть». — «Так я не выходил никуда». — «Ничего, свидетель говорит, что выходил». Просто начхать на всё.
Это камера приблизительно 1,6×2×3 метра, там есть нары, которые откидываются, но их не откидывают. Там специально отключили воду, схватило у кого желудок, ты сходил в туалет — и смыть никак не можешь. Если грубо, чтобы понимали, то нужно зайти в туалет, опорожниться, не смыть и лечь рядом спать на кафель — это приблизительно то, что соответствует тому помещению. Если ты один, то проще не есть, чтобы не ходить в туалет, если вас двое и вы поели — то это шокирующее зрелище. Воды очень тяжело допроситься.
Раньше суд только по сути был цирком, а теперь стал и по форме. Дают мобильник в руки, милиционеру звонят постоянно, он по десять раз скидывает звонки.
Мне полковник рассказывал, что в ту пыточную закидывали на день поэта Дмитрия Строцева, тренера по кикбоксингу Юрия Булата. У них есть список, кого туда бросать. Я посидел там трое суток, но может жена за меня заступалась, может общественность услышала, но на ночь перед этапом меня перевели в нормальную камеру, где снова встретил этого полковника Масловского, ему опять накинули 15 суток.
Когда он сначала увидел эти условия, то стал голодать, он человек в годах, повысилось давление, его забрали в больницу МВД, там сестрички ставили капельницы и плакали. За ним лично приезжал начальник изолятора, сначала не отдали, но через дней 5-6 отвезли обратно на Окрестина. Думал, посадят в нормальную камеру, но снова бросили на бетон. Капитан отсидел в пыточной 22 дня.
В пять утра нас вывели на этап в Барановичи, до обеда мы стояли во дворе. Потом закинули в автозаки, по пути в одном из автозаков лопнуло колесо, омоновцы бегали, меняли. Где-то под вечер привезли в Барановичи. Там, мне кажется, в людях осталось больше человеческого, но из Минска их постоянно прессуют.
Если кто-то после пыточной на Окрестина приезжает в Барановичи, то ему кажется, что классные условия, и журналисты пишут об этом. Тогда сразу звонят из Минска и приказывают создавать невыносимые условия и там: матрасы скрутить, на нарах не сидеть. Очень много больных в Барановичах, самая «убитая» тюрьма, которую я видел. Здание разваливается, высокая влажность. У меня температура поднималась до 38, у одних обоняния нет, других знобит, лекарств не допроситься. Но адекватных людей там все же больше.
Конечно, был шанс не выйти, я к нему готовился. Оценивал свои шансы 50 на 50, но не посадили. Чем больше загоняешься, тем хуже сидеть».
