Анна Северинец об убийстве учительницы в Черикове и санкции на зло: «Они жили в таких условиях, и не удивительно, что стали убийцами»
Я думаю об Илье и Станиславе Костевых, которым вынесен смертный приговор за совершенное с особой жестокостью убийство учительницы, пишет в своем блоге на Радио «Свабода» Анна Северинец.
Фото Радио «Свабода».
В отличие от последних смертельных и несмертельных нападений на учительниц ничего неясного в фактографии этого дела нет. Всё как на ладони. Ясно было и то, что приговор будет смертным, так как в отношении этого дела еще до оглашения приговора однозначно высказался глава государства.
Мне сразу вспомнилось дело 2009 года, когда в Житковичском районе четверо человек с особой жестокостью убили и сожгли Николая Макаревича. Прокурор тогда запросил соответствующие сроки убийцам, но поскольку по этому нашумевшему делу однозначно высказался глава государства, приговор оказался максимально мягким, а потом и вообще — вышло помилование. Ни один из убийц не понес наказания.
Еще мне вспомнилась одна книжка. Ее написала американская журналистка Лайонел Шрайвер, которая долгое время занималась исследованиями случаев стрельбы в школах: когда дети стреляли в одноклассников и учителей. Собрав десятки таких историй, изучив фактографии, пообщавшись и с родителями убийц, и с самими убийцами, Шрайвер обобщила свои впечатления в художественной книге «Нам нужно поговорить о Кевине» (у нас она продавалась в русском переводе и называлась «Цена нелюбви»).
Шрайвер видит глубинные причины таких поступков именно в семье — причем даже самая, кажется, приличная, внешне привлекательная семья может воспитать убийцу. Но это очевидно, и для любого учителя (и не только для учителя) не секрет: убийц воспитывают мать и отец, а не дурная компания, школа или президент. В книге интересно другое: значительная часть сюжета — это отношения мамы и сына после судебного приговора.
В книге подросток-убийца осужден на длительный срок, и мать ездит к нему на свидания. Сама образованная и глубокая, мама бесконечно переживает произошедшее, бесконечно рефлексирует, видит, наконец, и свою вину — она никогда не любила Кевина. Мать много беседовала с сыном, и вдруг почувствовала, что начинает его любить. Спустя некоторое время после этого в одном из разговоров выясняется, что Кевин наконец осознал содеянное и начинает действительно раскаиваться.
Девятнадцатилетний Станислав Костев и его брат Илья, на два года старше, имели немного возможностей не стать преступниками. Мы и сегодня не знаем, рождаются ли дети изначально более или менее социально агрессивными, либо агрессия и зверство обусловлены только (не)воспитанием, но в любом случае семья может научить контролировать свою агрессию, а может — воспитать ее.
Эти дети жили в таких условиях, что абсолютно не удивительно, что они стали убийцами.
Более того. У них не было и уже не будет возможности сопротивляться заложенным в детстве матрицам, работать над своими травмами, спасать человеческое в себе (а оно у них, пусть и в уродливом виде, но было — любовь к сестре, например). Возможно, они бы что-то и могли с собой поделать, особенно если бы рядом с ними (особенно рядом с младшим) оказался хороший, настоящий священник, либо умный, неравнодушный учитель, либо хороший друг, либо сильная мать. Возможно, они бы могли раскаяться и справиться с собой самостоятельно — бывает и такое. Слабый, с детства изувеченный собственной матерью человек не может стать другим в девятнадцать, но в сорок — может.
Но они этого не сделают, потому что их убьют.
И убьют не потому, что обязаны — могли бы дать пожизненное.
Убьют потому, что судья имел не юридическую, не письменную, но все-таки — санкцию на зло.
Когда человек становится убийцей потому, что у него пьющая мать, плохое окружение и говняная жизнь — это одно. Если человек становится убийцей потому, что у него в жизни все хорошо, но он слушается чужого, да еще и устного приказа — это совсем другое. Если у человека отнимают возможность раскаяться — это одно. Если человек даже каяться не будет, ибо он не испытывает своей вины в чьей-либо смерти — это другое.
Кроме того, что наша судебная система давно скомпрометировала себя как система — в ней происходит самое страшное, что может происходить с людьми.
Получив санкцию на зло, они перестают считать себя виноватыми. У братьев Костевых шанс покаяться был — ведь они совершили зло сами. У людей, убивающих по приказу шансов покаяться почти нет, хотя они и будут жить долго и счастливо, потому что они не считают, что в чем-либо виноваты.
Именно с санкции на зло, полученной с самого верха, начинаются геноциды и репрессии, на санкционированном зле стоят нацизм и сталинщина. Не Илья и Станислав Костевы — самые страшные здесь. Из таких озверевшие подростков не вырастают кровавые режимы и массовые смерти. Самые страшные убийства совершаются теми, кто соглашается убивать по приказу.
Не надо бояться, что скоро наступит тридцать седьмой год. Он давно здесь. Санкции выдаются, и самое страшное, что их берут. Пока существует институт смертной казни, у нас никогда не будет другого года, кроме тридцать седьмого.
Братьев, убивших учительницу в Черикове, расстреляют. Старшему — 21 год, младшему — 19. Подробности
«И нас на три буквы в суде они посылали!» Мать убитой в Черикове учительницы рада расстрельному приговору
