«Везло, если удавалось петь на трех похоронах в неделю». Певчая из Воложинского района рассказывает о специфике необычной работы
Валентине Ланько из деревни Солоная Воложинского района Минской области — 88 лет. Валентина Даниловна никогда не меняла места жительства, но объездила весь Воложинский район вдоль и поперек. Как сказала сама женщина: «Я видела в гробу весь район». Валентина Ланько уже 40 лет поет на похоронах.
«В этом году, правда, не была ни на одних. На зиму дети забрали в город, весной привезли на родину. Сейчас здесь живу одна, полю огород. Да и слабая уже стала. Тяжело петь несколько часов подряд», — начинает рассказ Валентина Ланько, доставая из шкафа тетрадь, в которой записано около 50 похоронных песен.
В песеннике не фольклорные песни, а скорее придуманные в советское время какими-то местными поэтами. Но в душевности им не откажешь.
Петь их Валентина Ланько стало, когда была уже немолодой женщиной.
«Церковь у нас в деревне отстроили поздно, только в начале 80-х годов. А я с детства хорошо пела, и уже, когда была взрослой, на застольях пела, на проводах в армию, на свадьбах. Когда открыли церковь, пошла в церковный хор. Пела в церкви. А тогда время еще было такое, батюшек боялись приглашать в дома к покойникам — запрещено же было, — вот и просили нас, певчих, попеть церковные песни, чтобы проводить в последний путь по-человечески», — рассказывает Валентина Даниловна.
Она раскрывает тетрадь и продолжает:
«К покойнику приглашали обычно в 7 часов вечера. Знаете, вся же ночь впереди, родственникам еще всю ночь у гроба сидеть. А с вечера заботы какие-то, дела, вот и звали певчих. Пели обычно до 10 часов вечера. Утром нас привозили снова. Пели перед тем, как покойника выносили из дому, потом на кладбище, потом за столом. Приглашали и на 40 дней. И каждый раз пели разные песни», — рассказывает Валентина Даниловна.
Ездила по похоронах Валентина Ланько вместе со своим шурином, который также прислуживал в церкви. После его смерти стала ездить одна.
«Я не могу сказать, что я одна певчая на весь район, но меня приглашали часто, специально за мной приезжали. Говорят, что я пела жалобно. И песни у меня были такие, которых не пел никто», — говорит Валентина Даниловна.
В тетради есть песни на смерть матери и отца, смерть детей, женщины и мужчины, на преждевременную смерть, смерть трагическую. Но в основном это похоронные песни вообще. И все они на русском языке.
«Песни я сначала переписывала в церкви. Потом мне стали привозить из разных районов. Например, песню про маму записали где-то под Ивенцом. И я точно знаю, что ее, кроме меня, никто не поет. Почему нет на белорусском языке? А кто его знает. Какие были, такие и пела», — рассказывает Валентина Даниловна
Валентина Ланько отмечает различия похоронной традиции, то и дело повторяя одну и ту же фразу: «Что ни край, то свой обыча́й».
Например, рассказывает, что только один раз довелось видеть на похоронах плакальщицу:
«Женщина над гробом причитала, а потом повернулась к родственникам покойного и спрашивает: «Ну как я, хорошо голошу?» Я так и не поняла, зачем ее позвали. На похоронах, мне кажется, и так слез хватает. Даже я, бывало, не сдерживалась. Особенно если кто-то из знакомых умирал. Один случай запомнила. В деревне такой хороший парень был, сильный. Заболел, ему на ноге сделали шесть операций, отрезали наконец ногу. Кажется, стал поправляться, но не удержался, скоропостижно скончался. Вот сижу я у гроба, пою, и вдруг так жалко его стало, как стало горло сжимать, слезы и покатились градом. Не могу петь, плачу — и всё», — вспоминает Валентина Ланько.
Певчих на похоронах ценили, уважали.
«Никогда не было такого, чтобы приходилось добираться самой. Всегда привозили, увозили. Платили хорошо.
Я так скажу: платили в зависимости от того, кто как ценил своего покойного родственника. Но я никогда не называла цену. Давали сами кто по 100, кто по 200 тысяч.
И как было. На похоронах перед певчей ставили стакан компота какого-нибудь, промочить горло. Ни поесть, ни водки выпить никак нельзя. Какой же ты пьяным будешь певун? Поэтому хозяева всегда с собой сумку давали. И бутылку, и закуску.
Часто ли приходилось бывать на похоронах? Ой, если повезет, то и по три раза за неделю!» — рассказывает Валентина Ланько.
Женщина вспоминает, что когда бывает на деревенском кладбище, то обходит могилки и вспоминает о том, что и этого человека хоронила, и этого.
«Наверное, число похорон, на которых побывала, приближается к тысяче. Шутка ли, по всему району приходилось петь», — добавляет женщина.
Валентина Даниловна говорит, что никогда не отказывалась петь на похоронах.
«Ну как тут откажешься, когда у людей горе? Бывало, что и свою работу бросала среди дня, потому что приезжали, просили быть вечером в другом конце района. Ехала, бросала хозяйство. А как же вы не уважить человека, если певчих приглашали в первую очередь? Правда, так и было. Умирал человек и сразу ехали за певчими, чтобы не перехватил никто, а только потом уже за гробом. Если зовут, значит, человеку важно, чтобы я была там. А своя работа? Ну, как-то уладится. Только когда два трупа в день сойдутся, то тогда уже никак не разорвешься», — откровенно отмечает Валентина Даниловна.
Она надевает очки и говорит: «Я вам спою сейчас».
«Я же с 1983 года вдова. Муж старше меня был на семь лет. Войну прошел. Вернулся в родную деревню уже после войны. В 1951 году поженились. По-разному жилось, не скажу, чтобы легко. Да и не было легко никогда. И войну же здесь пережили. Да, страшно было, когда немцы среди ночи в дом стучались. И кто их знает, чего? Может, поесть чего хотели попросить, а бывало, что вот так приходили и всю семью перебивали.
Работы я не боялась никогда. С детства всю мужскую работу делала. И бороновала, и косила. Стыдно было, но надевала штаны отцовские — и работала. Даже дом помогала строить», — рассказывает женщина.
А вот на похоронах родственников она не поет.
«Да не потому, что нельзя. А просто не до того было. Как же будешь петь, если душишься от слез? У меня с 1983 по 1990 год умерли и оба родителя, и родители мужа, и муж, и моя сестра, и племянник. Помню тот день, когда племянник погиб. Работали в поле, прибегают люди и говорят, что моего племянника задавила машина в карьере. Такое внезапное горе! Его жалела ну больше всех. Но я никогда не кляла судьбу. Наоборот. Я за всю жизнь ни разу же не болела, не была ослабленной. Я думаю, потому что всю жизнь жалела людей. Да и по сути, мои песни — это же молитвы. Вот сейчас тоже, хоть помаленьку, но работаю, гряды сама посадила. Не могу я без работы», — рассказывает женщина.
Валентина была средней из трех дочерей в семье. Родители были бедными людьми. Помощи не было от кого ждать, поэтому дети с детства были приучены к работе.
«Я и окончила всего шесть классов местной школы после войны. Дальше учиться не пошла, осталась родителям помогать по хозяйству, работала в колхозе кладовщицей. Рано, в 18 лет, вышла замуж. Родила дочь. Ей сейчас 63 года, болеет сильно. Я вот задаю вопрос: за что моей дочери такие испытания? Она не ходит, почти ослепла. А она же хорошая, двух таких хороших сыновей вырастила, за всю жизнь ни разу ни губ, ни бровей не красила», — рассказывает Валентина Даниловна.
Горюет она и о том, что некому оставить свои знания, что не нужны сейчас певчие на похоронах.
«Ни дочь не интересовалась никогда, ни правнучки сейчас. Не спрашивают, что за тетради я храню. Некому передать умения. Да это и понятно. Теперь же как хоронят? Покойника в дом могут даже не занести. Из морга сразу на кладбище. Мир теперь такой, что не до песен», — подытожила Валентина Ланько.
