«Процесс»: о чем новый фильм Лозницы, которой не шел в белорусском прокате
Кадр из фильма «Процесс». Фото: Atoms&Void.
Премьера «Процесса» состоялась на Венецианском кинофестивале.
54-летний Сергей Лозница — украинский режиссер белорусского происхождения, один из самых значительных режиссеров современности. Его фильмы «Счастье мое», «В тумане» (по Василя Быкова) и «Кроткая» (по Достоевскому) попадали в конкурсную программу Каннского кинофестиваля, а фильм «Донбасс» (2018) открывал Каннскую программу «Особый взгляд».
Как рассказывает Лозница, новый фильм он готовил на базе речи прокурора Андрея Вышинского 1938 года, но наткнулся на запись выступления одного из героев хроники «Процесса Промпартии» 1930 года — одного из первых показательных судов сталинской эпохи. Начал копаться в архивах. Оказалось, что существовал пропагандистский фильм «13 дней» и сохранилась хроника судебных процессов — три часа видео с записанным на пленку звуком (звук на хронике тех лет — довольно редкое штука).
Из трех часов хроники Лозница оставил две, убрав бракованный материал и сложные для восприятия тексты. Дни суда разделил интермиссиями, в которых мы видим толпу «возмущенных представителей общественности» людей с транспарантами, которые угрожают кому-то смертью, а кому-то — перевыполнением плана пятилетки.
Хроника фиксирует начало заседаний и конец, когда под улюлюканье собравшихся один из прокуроров требует для подсудимых расстрела.
Через два часа изнурительного самобичевания подсудимых, признавшихся во всех обвинениях ( «подрывная деятельность», «контакты с иностранными агентами для подготовки интервенции» и др.), раскаявшихся и попросивших милости у самого справедливого в мире суда, на экране появляются титры: Промпартии никогда не существовало, весь суд, от начала и до конца, — фальшивка, придуманная Сталиным и поставленная прокурором Вышинским.
Главный вопрос, на который Лозница ответа, естественно, не дает (и признается, что сам его не знает): как так вышло, что подсудимые (они получат кто расстрел, кто 10 лет высылки) приняли участие в этом фарсе, читали по бумажке тщательно выписанные замысловатые признания в том, чего не делали, и даже отвечали на вопросы? На допросе, кстати, ткань этой душной реальности начинает рваться: ответы путаные и вопросы абсурдные сосвсем. Что не меняет, впрочем, результата: о судьбах каждого из «подсудимых» нам сообщают в отдельных титрах по завершении фильма. И о судьбах тех, с кем расправились, освоив в полной мере судебную машину, уже через несколько лет, всем также хорошо известно.
Конечно же, сразу напрашивается параллель — между «Процессом» и нынешними судами в России. Прокуроры обвиняют, судьи клепают приговоры, публика улюлюкает.
Но «Процесс» — не только об этом. Он также о смерти правды, о потере словами смысла. Целых тринадцать дней в интерьерах театра, с резными креслами на сцене, хрустальными люстрами на потолке и при куче свидетелей (среди которых были, по словам Лозницы, представители нацистской партии Германии, основатель Баухауса, иностранные журналисты и Варлаам Шаламов) со сцены неслись обвинения и признания, не имевшие под собой реальной основы. Не было никакой Промпартии. А «процесс Промпартии» был.
