Хотите убежать от свободы? Читайте Юваля Харари
Пишет Петр Рудковский.
«Вид homo sapiens в той форме, в которой мы его знаем сейчас, исчезнет в течение века или около того», — сказал Юваль Ной Харари в интервью для The Guardian после выхода английской версии его книги Homo Deus.
Эта фраза лучше всего иллюстрирует способ мышления этого замечательного автора. Его интересуют, во-первых, «большие вопросы» (как сказали бы раньше, метафизика), во-вторых, он хочет предсказывать будущее, причем не только близкое, но и далекое, и, в-третьих, его видение будущего основывается на определенном видении прошлого: Харари верит, что история homo sapiens разворачивается в соответствии с простым законом.
Юваль Харари — израильский философ, преподаватель в Еврейском университете Иерусалима, симпатизирующий буддизму. Славу ему принесли книги Sapiens: краткая история человечества (английское издание — 2014 год) и Homo Deus: краткая история будущего (англ. — 2016) — они были переведены на 45 языков, а их суммарный тираж достиг 12 млн экземпляров. После такого ошеломляющего успеха философ решил написать книгу 21 урок для 21 века, она вышла во второй половине 2018 года, и похоже, спрос на нее не уступит спросу на предыдущие произведения. Давайте посмотрим, что это за уроки.
Книга состоит из пяти частей. В первой автор обсуждает особенности технического прогресса, кризис либеральной модели, предсказывает массовую безработицу и вероятность «цифровой диктатуры». «Человечество теряет веру в либеральную идею, которая доминировала в мировой политике на протяжении десятилетий», — подмечает автор.
Во второй части автор размышляет над трансформационном потенциалом новых технологий. Задается вопросом, могут ли социальные сети типа Facebook создать мировое сообщество, в котором царили бы свобода и равенство. Обсуждает также перспективы глобализации, проблему иммиграции, подъем национализмов и роль традиционных религий. Утверждает, что цивилизация на земном шаре только одна, что национализм не способен дать ответ на глобальные вызовы, а традиционные религии, которые в прошлом не подтвердились в сфере медицины и земледелия, тем более не подходят для эры высоких технологий.
В третьей части Харари занимается проблемой терроризма, вероятностью большой войны и различными формами ненависти, которые могут перерасти в вооруженные конфликты. В этом месте он также анализирует специфику «либеральной мысли», основы демократии и «тени секуляризма».
По его мнению, либерализм сделал «мифических существ» базисом современного общества, поскольку безосновательно приписал любому индивиду рациональность. Аналогично и демократический строй и рыночная экономика основываются на ошибочных убеждениях, что «избиратель знает лучше» или «клиент всегда прав». Секуляризм также имеет свои догмы, например, «права человека», которые в 21 веке могут оказаться опасными, так как новые технологии, по мнению философа, вскоре изменят само понимание «человека».
В четвертой части философ поднимает проблему «фейков» и «постправды» и пытается понять, возможно ли вообще отличить фикцию от реальности. Фейковость он находит повсюду: в религиозных преданиях, в современных идеологиях, в национальных историях и в большей части ежедневной коммуникации.
В пятой части автор размышляет о смысле жизни и дает советы, что делать, если старые идеи пришли в упадок, а новые еще не изобретены. По его мнению, в ближайшее время важнее всего научиться «справляться с изменениями, учиться новым вещам и сохранять ментальное равновесие в незнакомых ситуациях».
Вот так в сильном сокращении выглядит содержимое последней книги Харари. Теперь — комментарий.
В первую очередь нужно отметить, что размышления автора лишены логической связности. Например, в одном месте он заявляет, что «никто не знает, как мир будет выглядеть в 2050-м», а через несколько страниц утверждает категорически, что «до 2048 года физические и когнитивные структуры растают в воздухе или в облаке информационных битов», чтобы позднее вновь заявить: «пожалуйста, не воспринимайте этот сценарий буквально».
После абзаца напоминаний (или самонапоминаний), мол, мы «не можем быть уверенными относительно какого-либо сценария», автор вновь возвращается на предыдущую стезю и снова начинает утверждать категорично: «К середине XXI века все более быстрые изменения плюс продолжительное время жизни сделают традиционную модель [обучения] устаревшей. Жизнь разорвется на части, и будет все меньше и меньше преемственности между различными периодами жизни».
Другая особенность рассуждений Харари — подмена аргументации риторическими фигурами.
Для примера, процесс состязания между фашизмом, коммунизмом и либерализмом (тремя «глобальными идеями»), Харари описывает так: «В 1938 году люди имели в своем распоряжении три глобальные идеи, в 1968-м их было только две, в 1998 только одна стала доминирующей, а в 2018-м у нас таких идей — ноль». Ритмика цифр 1938 — 1968 — 1998 — 2018 имеет, бесспорно, замечательный риторический эффект, а наложенная на нее градация три — два — один — ноль этот эффект удваивает. Литературному таланту автора — браво. Только есть одна проблема. Книга принадлежит к категории non-fiction и характеризуется как «философия» или даже «общественные науки», то есть претендует на аргументированное объяснение явлений в реальном мире. Ясно, что эти две вещи — риторические эффекты и аргументированное объяснение — можно совмещать, одно не должно противоречить другому. Но в случае Харари имеем дело именно с подменой аргументации риторическими фигурами.
Допустим, что в 1938-м были только «три глобальные идеи» (было бы желательно и этот тезис объяснить и обосновать, но примем его за чистую монету). Допустим, что в 1968-м таких идей было только «две» (хотя это очень натянутый тезис, ибо неонацизм и неофашизм не исчезли после войны, а просто «перешли в оппозицию»).
Но что может значить, что в 1998 году была только одна «глобальная идея» — либерализм? Не было в том году коммунистического Китая или Кубы? Не было десятков влиятельных коммунистических партий в разных странах мира? Далее: что значит, что в 2018 г. нет ни одной глобальной идеи? То есть даже либерализм исчез? Нет уже влиятельных политиков, экономистов или социальных групп, которые поддерживали бы либеральные идеи? Нет приверженцев коммунизма? Нет уже Китая, КПРФ — всё это вдруг превратилось в иллюзию, нечто существующее-несуществующее?
Как это согласуется с выраженным в начале книги убеждением самого автора, что либерализм — особенно устойчивая доктрина, которая успешно пережила кризисы 1938 и 1968 гг., а современный кризис — менее серьезный, чем те?
Автору присуще также превращение объекта в соломенное чучело — то есть, избирательное наделение объекта такими чертами, которые позволяют легко возвыситься над ним. Примером такого «превращения в чучело» в отечественном контексте может быть выражение: Нашему народу важна только чарка и шкварка (наделившее народ такими чертами, что возвыситься над ним становится чрезвычайно легко).
Оставим в стороне вопрос о том, как Харари характеризует христианство, ислам, традиционный иудаизм или национализм — книга явно не писалась с мыслью о том, чтобы содействовать диалогу с этими течениями. Но автор превращает в чучело не только крупные религии и национализм, но также либерализм — течение, которое он якобы уважает и даже защищает от разного рода «популистов» и «националистов».
Возьмем для иллюстрации следующие высказывания: «Согласно либеральной мифологии, когда ты находишься достаточно долго в этом огромном супермаркете, рано или поздно ты познаешь либеральное богоявление и осознаешь истинный смысл жизни». И еще: «Либерализм традиционно надеялся на то, что экономический рост каким-то магическим способом решит сложные социальные и политические конфликты» (курсив добавлен автором статьи). Гм, представляете Фридриха Хайека или Людвига фон Мизеса, которые разрабатывают модели экономического роста, то и дело приговаривая: «Чары-мары, шуры-муры, все конфликты — брысь!»
Из того, что Харари пишет о либерализм, вырисовывается примерно такая картина: либералы — это наивные подростки-идеалисты, которые верят, что все индивиды рациональны и что если дать им свободу, то они всегда сделают лучший выбор; либералы также бредят о такой общественно-политическую систему, где все конфликты исчезнут. Создав такой образ либерализма, можно спокойно надевать мантию великого мудреца и начинать снисходительно объясняет, что «не все так просто». Вопрос только: есть ли хоть один либерал, который считает, что все так просто?
На такое примитизированное описание либерализма накладывается упомянутая ранее особенность: логическая несвязность и непоследовательность. В одном месте Харари диагностирует психологическое состояние либералов как «надежду» на то, что либерализм вернется, в другом месте — как «отчаяние» (dispair) по причине его упадка. Так как же на самом деле: либералы живут надеждой или отчаянием? Кто-то другой ответил бы: «Так либералы же есть разные, возможно, одни живут надеждой, другие — в отчаянии». Проблема, однако, в том, что Харари не дифференцирует либералов (так же как и другие культурно-идейные группы), а говорит о них так, будто они существуют исключительно как коллективное целое, со своей собственной коллективной «сущностью».
Такой способ описания называется эссенциализм, и это очередная характерная черта Харари.
Еще одна особенность рассуждений Харари — размывание понятий.
Это происходит в разных местах книги, но наиболее ярко проявилось в 17-й главе под названием «Постправда». Именно в этой главе автор поднимает очень острую и актуальную проблему: распространение фейк-новостей посредством новых технологий. «Постправда» и фейк-новости были главной темой Мюнхенской конференции 2017 года. Политикотворцы в разных странах стоят перед сложной задачей — найти оптимальный баланс между противодействием фейкам и обеспечением свободы слова. Ключевой момент в этом процессе — получить как можно более ясное и однозначное понимание «фейка». Законодательная норма по противодействию фейкам при дезориентации относительно того, что такое «фейк», привела бы к опасным последствиям.
Что в этом плане предлагает Харари? «Некоторые фейки останутся навсегда» — это фактически первый, вынесенный в качестве подзаголовка, посыл 17-й главы. Что это значит? Прежде всего отметим, что автор не видит отличий между «фейком», «фикцией», «пропагандой», «дезинформацией», «мифом», «когнитивным искажением», «ошибочным выводом» и «постправдой» — все это он сваливает в одну кучу.
При такой размытости терминологического аппарата Харари может с легкостью заявить, что «люди всегда жили в эпоху постправды. Homo sapiens — это вид постправды, чья сила зависит от создания и веры в фикции». «Фейк-новостью» Харари называет, например, тезу, что «Еву искусил змий», что «души неверных будут гореть в аду» или что «Творцу не понравится, если брамин женится на неприкасаемой». Вообще, религии — это «фейк-новости», а их разница с обычными «фейк-новостями» лишь в том, что существуют тысячи лет и соотносятся с миллионами лет.
Здесь не то место, чтобы заниматься подробным анализом указанных проблем.
Ограничимся вне темы лишь замечанием, что Харари, желая любой ценой удивить и поразить читателя, забывает об этическом измерении своих размышлений. Проблема фейков — это не какая-то там банальная и мелкая проблема, которую можно сделать поводом для интеллектуального развлечения. Она затрагивает фундаментальные жизненные сферы человека.
Представьте, что некий злоумышленник запускает в сети фальшивую информацию, мол, Н.М. — педофил. Вместо «Н.М.» подставьте свое имя, или имя вашего брата, сына, отца, или близкого друга. Вскоре появляются «фотодоказательство» «новости». Затем — фейковые свидетельства анонимных «жертв». С этого момента каждое слово, которое скажет Н.М., или его молчание, начинает восприниматься как подтверждение «новости». Его увольняют с работы, близкие отворачиваются, знакомые клянут. Как противодействовать таким ситуация? С перспективы Харари — никак. Ведь фейк — это часть человеческой натуры, сущность homo sapiens'а. Попросту смиритесь, вам просто не повезло.
Можно представить другую ситуацию. Ученый в ходе исследования формулирует гипотезу и публикует ее в одной из статей. Впоследствии, в ходе эмпирической проверки, гипотеза оказывается ложной. К автору приходит полиция и арестовывает, ссылаясь на «закон о фейках». Правильно?
Оба примеры — это вполне вероятные последствия размывания понятия фейка. Насколько такие последствия могут оказаться чувствительными, можем увидеть на примере других сфер. Белорусские правозащитники постоянно рапортуют о покалеченных судьбах десятков молодых людей в связи с тем, что размытые формулировки статьи 328 Уголовного кодекса РБ открывают широкие возможности для злоупотребления на этапе законоприменения. Пункт 6 Декрета №7 2017 года, который содержит расплывчатую формулировку об «усилении ответственности руководителя предприятия» за недостатки в хозяйственной деятельности, воспринимается бизнес-кругами крайне отрицательно, и правильно, так как такие формулировки — постоянный дамоклов меч, который может несправедливо ударить в любой момент.
Юваль Харари не только не помогает найти эффективные пути противодействия фейкам, но наносит вред процессу их выявления, поскольку размывание ключевых понятий ведет к тому, что критерии оценки переносятся в эмоциональную сферу. Практическим последствием может стать повсеместное убеждение, что фейк — это то, что меня возмущает.
Можно представить также, какие последствия «мысль» Харари может иметь для культуры публичных дискуссий. Практически любая мировоззренческая или идеологическая группа может начать сейчас обзывать своих оппонентов «фейк-мейкерами», поскольку практически у всех можно найти — умышленные или неумышленные — искажения или неточности и называть их «фейками». В такой ситуации конструктивный диалог невозможен.
В своей предыдущей книге Homo Deus Харари рьяно доказывал, что свободное волеизъявление — это миф, что люди — это всего лишь устройства для создания интернета-всех-вещей, что процесс превращения человека в элемент космической инфосистемы — это эволюционная предопределенность и что чувства человека в информационную эпоху лишены какого бы то ни было достоинства. Ясно, что такие взгляды не совместимы с базовыми принципами либерализма, но: это не мешает автору в новой книге кокетливо хвалить «успехи либеральной мысли» и лицемерно заявлять о своей солидарности с либерализмом перед лицом «угроз».
На деле же, австрийская Партия свободы или польская «Право и справедливость» имеют намного больше общего с либеральными ценностями, чем философия Харари.
Философия Юваля Харари — это ремейк утопических и истористских систем XIX века.
Харари намного ближе к Гегелю или позднему Конту, чем к Попперу, Хайек или Агасси. Спрос на такую философию понятен на фоне (мини)кризиса либеральной модели и переформатирования мейнстрима. Кризис — это тест для человеческой свободы, поскольку в таких ситуациях надо принимать нешаблонные решения. Те, которые боятся свободы и не хотят выйти за шаблоны, будут искать некоей философии, которая бы указала однозначное направление, сославшись на «законы истории» или «законы эволюции». Некоторым проще идти в направлении бездны, но с убеждением, что это «суждено», чем выбрать перспективное направление с сознанием, что ответственность за выбор лежит на нем самом.
Юваль Харари — это замечательная находка для тех, кто хочет убежать от свободы, перекинув бремя выбора на «законы истории».
