Про семью, парламент, президентские амбиции — полная текстовая версия интервью с Анной Канопацкой

О назначении в парламент (00:33)

— Вас назначили.

— Да.

— Есть ли у вас ответ, почему именно вы?

— Да, а почему?

— Мне интересно, почему именно вы. Среди сотни выбрали именно вас.

— Сотни кого?

— В вашем округе была Татьяна Короткевич, например.

— Например, у себя в округе я была самым взрослым кандидатом, по возрасту.

— Для Администрации президента это имеет значение?

— Я не знаю, я вам рассказываю, как было. Я была самым взрослым кандидатом, я была самым состоятельным кандидатом, я проводила самую яркую кампанию на округе, я представитель оппозиционных политических сил.

— Если бы были свободные и справедливые выборы, то да, можно было бы говорить о том, что действительно для избирателей это важно.

— Знаете, если бы произошла такая ситуация, о которой вы говорите, у меня были бы те же 60—70%. И мои коллеги-депутаты не могли бы мне говорить: «Анна, вот у нас, посмотрите, 60-70% по итогам выборов, а у вас — только 25%».

— У вас есть ответ на вопрос: почему Администрация президента выбрала вас?

— (Смеется.) Я же только что вам на него ответила! Нет?

— Вы считаете, что для них были эти критерии важны?

— Я считаю, что совокупность всех факторов. Я думаю, что ответить на этот вопрос вам сможет один человек, максимум — два. Достоверно. Я высказала вам свои предположения. Смотрите, всё, что требовалось, например, для Европы: женщина, оппозиционная, не глупая.

Про детей за рубежом (02:16) 

— На момент выборов 2016 года, если не ошибаюсь, вы жили постоянно в Германии?

— Нет.

— Вы жили в Беларуси?

— У меня просто дети учились в Германии, и я часто у них была.

— Как это технически происходило: они жили самостоятельно, без вас?

— Да, они учились в гимназии, жили там.

— С кем они жили?

— В интернате.

— Это был ваш сознательный выбор — отдать детей учиться за границу?

— Нет, это были вынужденные обстоятельства после выборов 2014 года, когда я была арестована, попала в ИВС, у меня тогда начались небольшие проблемы с налоговой, со Следственным комитетом. Это был осознанный выбор, что для безопасности будет более правильным, чтобы дети уехали.

(Ред.:В марте 2014 года задержали всех участников пикета ОГП в поддержку политзаключенных и исчезнувших политиков и отвезли в УВД Советского района Минска. Через три часа некоторых отпустили, составив административные протоколы, в том числе Анну Канопацкую.)

— После того, как вы стали депутатом, они вернулись в Беларусь. Как они приняли такое ваше решение (наверное, все же ваше решение)?

— Мое решение было баллотироваться. Да, я забыла сказать, что это была моя третья кампания. Ведь я участвовала в кампании 2012 года, парламентской, я участвовала в кампании 2014 года (это были местные выборы), ну и 2016 год.

Ну вот они вернулись — это был их выбор, потому что у меня взрослые дети. Сын остался учиться в БГУ, а дочь нет — дочь не приняла белорусское образование.

— Ее не устраивало только образование либо в принципе после нескольких лет жизни в Германии ей было сложно?

— Ей было сложно всё. То, к чему привык среднестатистический белорусский школьник или студент, ей было не понятно. Ей не было понятно, почему химия изучается на пальцах без применения реактивов (она у меня спрашивает: «Мама, я хочу понять, почему лакмусовая бумага меняет цвет»), ей было непонятно, почему она должна перед всем классом краснеть, когда учитель ее ругает или говорит о ее не очень хорошей оценке. Она искренне не понимала, почему она, девочка, должна таскать в школу макулатуру. И в принципе, в Германии кроме обязательных предметов (математика, физика, химия, биология, язык) она изучала более высокие предметы, например театральное искусство, теория искусства, фотография. В Беларуси такого вуза качественного в данный момент нет.

— Почему вы отправили детей в Германию, а не в соседнюю Польшу, например?

— Была возможность. И Германия по уровню жизни, по уровню образования выше, чем Польша — пусть не обижаются мои польские друзья, но я так считаю.

— Я вспоминаю ваш предвыборный ролик, где вы говорите, обращаясь к избирателям, что «вот приближается учебный год, мне, как и вам, отправлять детей в школу, мне, как и вам, сбрасываться на какие-то там ремонты классов…». Это немножко цинично, выходит, с вашей стороны? Ведь ваши дети на тот момент не учились в белорусском школе.

— Нет, они как раз учились восемь лет в белорусской школе. Я понимала, что, к сожалению, в сегодняшней белорусской системе образования не поменялось ничего. Мало того, что ничего не поменилось, не стало лучше, а стало хуже. Я долгое время была председателем родительского комитета, много сил и энергии тратила на то, чтобы защитить классного руководителя от того, чтобы ее не наказывали за то, что дети не сдают деньги на подписку, чтобы они там не кушали, если они этого не хотят.

Об отце — одном из первых долларовых миллионеров Беларуси (06:24)

Отец Канопацкой Анатолий Труханович открыл в 1988 ферму по разведению норок и песцов. Вскоре стал первым долларовым миллионером Беларуси. Ныне владеет хлебозаводом и птицефабрикой. Фото facebook.com/anna.kanopatskaya.

— Я хочу вернуться еще к одному из ваших интервью до выборов. Глеб Лободенко задавал вопрос о вашей семье. Вы сказали, что вы из такой очень простой интеллигентной семье, что ваш отец долгое время работал в институте, очень простой человек. Но на самом деле ваш отец — один из первых долларовых миллионеров в Беларуси. Насколько я понимаю, это не очень простая семья.

— Ну почему?

— Насколько я понимаю, первый миллион он заработал еще в 1990-е, вы были подростком, вам было где-то 14-15. Можете вспомнить ваши 90-е, 90-е для Анны Канопацкой, какими они были?

— Мои 90-е были очень замечательными, потому что в 1993 году я была студенткой юридического факультета, и это был разгул демократии, свободомыслия. Наверное, оттуда у меня идея того, что должна быть демократия, должны быть права человека, должна быть свобода слова. Потому что мы, будучи студентами юрфака, спорили с преподавателями, с профессорами по поводу того, как должно быть. Накануне референдума по поводу внесения изменений в Конституцию я защитила доклад на студенческой конференции по поводу того, что изменения в Конституции могут привести к дисбалансу разделения власти, перекосу полномочий власти в одну из сторон — президента (что на самом деле сейчас и получилось), вплоть до авторитаризма. Поэтому у меня понимания того, что отец — миллионер, не было. У меня были легкие студенческие годы, тогда еще можно было, например, съездить в стройотряд в Крым — какие-то такие приятные воспоминания.

— Для вас в экономическом смысле 1990-е были какие времена? Это был голодное время, когда люди зарабатывали по 30 долларов зарплату. У вас была мажорная юность, молодость?

— Я могу сказать, что я уже в 1994 году устроилась на работу, тогда же были модные различные совместные предприятия. Во-первых, у меня была повышенная стипендия — она была 10 тысяч рублей. Во-вторых, у меня зарплата была 53 немецкие марки.

— Переведите для тех, кто родился в 1990-е. Сколько это?

— 53 немецкие марки — это, наверное, порядка 30—35 долларов. 10 тысяч — около 5—7 долларов. Я, как студентка, сама себе зарабатывала деньги.

— Почему вы не пошли к отцу работать? Так же проще.

— Нет, я считаю, что мне было проще просто пойти работать.

— Насколько ваш отец был близок к номенклатуре, к политическим элитам?

— Абсолютно никак. Я повторюсь, что он был заведующим лабораторией вычислительной техники, сейчас это Белорусский технологический университет, тогда это был просто Белорусский технологический институт.

— Михаил Мясникович в кулуарах через вас передает привет вашему отцу. Это говорит о том, что он был связан…

— Это говорит о том, что мой отец очень уважаемый человек в Беларуси, и даже такие люди, как Мясникович, передают ему привет. Потому что они ценят и уважают то, что он сделал вчера для страны и продолжает это делать сегодня.

— Вы никогда не говорили о своем муже, вы в разводе. Это вопрос принципиальный?

— Более 10 лет. Да, этот человек был определенный период в жизни, он отец моих детей. Но в последнее время…

— Вы можете рассказать, чем он занимался?

— Бизнесом.

Об своем бизнесе и доходах (10:19)

— Вы шли на выборы с доходом — поправьте, если я ошибаюсь, — 100 тысяч долларов.

— Больше.

— Такой солидный доход, особенно если сравнивать с другими кандидатами. Вы были директором юридической компании «Грин грей».

— «Грин рей» — зеленый луч в темном царстве белорусского законодательства.

— Но я ничего не нашла в интернете про эту компанию, у нее сайта даже нет. Расскажите, что это за бизнес.

— Сейчас компания просто приостановила свою деятельность, так как я не имею права заниматься…

— Вы не имеете права заниматься бизнесом.

— Да-да. Это была довольно известная компания, которая занималась обслуживанием юридических лиц, занималась тем, что обслуживала инвестиционные договора в Беларуси.

(Ред.: По закону депутаты Палаты представителей не имеют права заниматься бизнесом.)

— И вы разогнали всю компанию, отпустили на улицу людей?

— Я не разогнала компанию, потому что я сказала: «Ребята, если вы хотите, продолжайте работать», — но они не справились.

— Вам не было кому передать?

— Знаете что, юрист — это такая работа, которая даже как доктор, потому что есть люди, которые расскажут что-то тебе, но не расскажут другому. Мне не жаль, например, если вы хотите об этом спросить. Я знаю, что если завтра мне нужно будет работать и зарабатывать, я смогу это сделать.

— Я думаю о том, что у вас был нормальный доход…

— У меня был хороший доход.

— Сейчас у вас зарплата на уровне 1000 долларов — это несравнимо с тем, что вы имели раньше. Зачем это вам? Это просто экономически не выгодно.

— Послушайте, не все же в мире измеряется деньгами, как бы банально это ни звучало. Сейчас занимаясь бизнесом, сталкиваясь с теми проблемами, которые стоят перед бизнесом, я пытаюсь изменить эту ситуацию. Возвращаемся к тому, что, например, на согласовании премьер-министра, которое было 5 октября, слово «либерализация» прозвучало не из уст премьера, не из уст лиц, которые его представляли, оно прозвучало из моих уст. Потому что сегодня в Беларуси, ни в Палате представителей, ни в Совете министров нет людей, которые бы реально сталкивались с теми проблемами, с которыми сталкивается сегодня частный белорусский бизнес. Они, может быть, не оценивают тех проблем, которые мешают приходит инвестициям.

О конфликте с Лебедько и ОГП (12:51)

— Что у вас с Лебедько?

— Ничего (смеется).

— Вы когда-то были соратниками, вы очень положительно о нем отзывались. Накануне выборов Лободенко у вас спрашивал, что, дескать, Лебедько засиделся, Лебедько говорит, что Лукашенко давно во власти, а сам почти тот же период возглавляет партию. На что вы сказали: нет, ничего плохого в этом нет, все отлично, так и должно быть, его действительно выбирают. Я еще помню, когда вы — с поломанной ногой! — в Молодечно ездили его освобождать в милицию… А потом какая-то кошка — черная или какая? — пробежала между вами?

Фото Дениса Садовского.

— Я думаю, что этот вопрос правильнее было бы адресовать Анатолию, спросить, о какую черную кошку он споткнулся, когда решил испортить отношения со мной. При этом я все равно считаю, что при свободных и честных выборах любой руководитель может находиться у власти любое количество времени, например, как Ангела Меркель, или партийный лидер может находиться у власти столько, сколько его поддерживают, его выбирают. С другой стороны, когда происходит какая-то кулуарная борьба, или когда, как происходит у нас в стране или как произошло в Объединенной гражданской партии, когда руководитель не видит или не хочет видеть тех проблем, которые существуют внутри. Александр Григорьевич сегодня не видит тех проблем, которые существуют сегодня внутри Беларуси и не пытается их реально решать, и ни Палата представителей…

— Каких проблем не видит Лебедько?

— Основная идея Объединенной гражданской партии — свободные, честные выборы. Они говорят об этом с высоких трибун как о высокой материи, но никто не может любому человеку объяснить, почему свободные, честные выборы важны дядие Васе во дворе, Марье Ивановне — пенсионерке. Нет этой связки. И партия не работает с людьми, чтобы это объяснять.

— А мне кажется, что проблема в ином. Проблема в том, что Анна Канопацкая была послушным, ручным в каком-то смысле депутатом, а после почувствовала веру, уверенность в себе и начала делать то, что она считает нужным. И это в какой-то момент не понравилось Лебедько и части его сторонников.

— Это тоже может быть, иметь место, безусловно, потому что я позволила себе сказать: уважаемые господа-однопартийцы, время лозунгов прошло, нужна реальная работа.

— Если вы партийный кандидат, вы должны выполнять то, что вам говорит партия.

— Вы знаете, партия мне уже, наверное, год ничего не говорит: партия по решению политсовета прекратила со мной отношения.

— Но до этого?

— У нас же мажоритарная система, меня выбирали не по партийным спискам.

— Я понимаю, но вы шли на выборы как кандидат от ОГП, вы говорили, что «за мной стоит большая команда, за мной стоит большая оппозиционная партия».

— Даша, я тоже так думала. Если бы вы меня сейчас спросили, какое мое самое большое разочарование за два года работы депутатом Палаты представителей, я бы сказала, что никогда бы не подумала, что собственная партия, о которой я была высокого мнения, вставит мне нож в спину.

О гражданской кампании «Вперед, Беларусь!» (16:21)

— Что такое «Вперед, Беларусь»?

— Это гражданская кампания, призванная объединить тех людей, которые по той или иной причине не хотят быть ангажированы в политику, но хотят принимать участие в решении каких-то местных локальных проблем.

— Кто стоит за этим движением?

— В смысле?

— Кто стоит за этим движением?

— Я была инициатором его создания, а сейчас им руководит мой помощник.

— Я хочу спросить про вашего помощника, очень активного в фейсбуке. Такого человека-ноунэйм, неизвестно откуда он взялся, — Дениса Тихоненко. Кто это?

— Это мой бывший однопартиец. Он был членом Объединенной гражданской партии, мы вместе как раз таки с ним работали в избирательной кампании, его мне посоветовал Анатолий Лебедько. Он по образованию политолог. Но если вы внимательно следите за моей работой, вы знаете, что у меня есть еще помощник от движения «За свободу» — это Виктор Янчеревич, и есть помощник от Белорусских христианских демократов — Ольга Ковалькова.

Денису Тихоненко 44 года. Окончил ЕГУ. Имеет консалтинговый бизнес за рубежом. В 2011 году уехал с женой и дочерью в Италию, семья в Беларусь не вернулась. После выхода из ОГП стал руководителем гражданской кампании «Вперед, Беларусь!», которую инициировала Канопацкая. Фото facebook.com/denis.tikhonenko.

Про бело-красно-белый и красно-зеленый флаги (17:53)

Фото Tut.by.

— У вас поначалу на лацкане пиджака был бело-красно-белый флаг, потом вы добавили красно-зеленый значок, потом вы сняли бело-красно-белый. Вас так качало…

— Нет, меня не качало, я пришла на первую сессию парламента с бело-красно-белым значком, я все время его носила, до тех пор пока не поняла, что носить его — этого недостаточно для того, чтобы показывать уважение к истории Беларуси, нужно сделать что-то большее.

— А красно-зеленый зачем сверху появился?

— В тот день, когда нам его выдали, я просто сделала фотографию. Если вы будете очень внимательно смотреть, вы нигде больше его не увидите.

— Зачем вы его надели?

— Чтобы просто сделать фотографию на память. Потому что я ценю и уважаю историю Беларуси. И может быть, через 20, 30 или 50 лет красно-зеленый значок будет историко-культурной ценностью.

— А вы уважаете нелегитимный референдум, когда был принят этот флаг?

— Нет, ни коим образом.

— Тогда что вы уважаете?

— Я уважаю историю, я считаю, что бело-красно-белый флаг — это часть нашей истории, это наш символ, поэтому я сейчас хочу, чтобы он был узаконен. И я вполне допускаю мысль, что через 20—30 лет красно-зеленый, который был также частью советской истории, может стать ценностью.

— Коммунисты станут оппозицией и будут выходить с красно-зелеными флагами. В вашем кабинете есть портрет Лукашенко?

— Нет.

— Вы его сняли.

— Наверное, в первый же день, да.

— Почему вы это сделали?

— Потому что в белорусской Конституции предусмотрен принцип разделения властей.

— Анисим не снимала.

— Это ее решение.

— Она повесила прямо под портретом какое-то заклинание про белорусский язык, чтобы таким образом достучаться до Лукашенко. Вы не хотели там про либерализм что-нибудь повесить, чтобы Лукашенко услышал вас?

Фото «Еврорадио».

— Я не думаю (смеется), что Лукашенко зайдет ко мне в кабинет. Но я считаю, что принцип разделения властей как раз таки проявляется в том, что президент занимается своей работой, Палата представителей занимается своей работой. У Лукашенко же в кабинете не висит портрет Андрейченко.

— У него только, наверное, Лукашенко-младший… Я хотела спросить: был такой эпизод, когда Лукашенко подошел к вам, он был в парламенте.

— В Палате представителей.

— Я знаю, вы не любите, когда Палату представителей называют парламентом. Лукашенко к вам подошел в перерыве и спросил что-то про ремонт. Это что вообще за уровень такой? Вы серьезный депутат, а к вам подходит президент, чтобы спросить что-то про ремонт. Вас это не оскорбило?

— Меня это никоим образом не оскорбила. Я сочла, что это как раз таки хороший момент для начала разговора о том, что действительно важно.

— И что важно?

— Я считаю, что сегодня действительно важна независимость Беларуси. Я считаю, что, действительно, сегодня важно сделать Беларусь полноправным партнером Европейского союза. И ремонт — это был только повод, все остальные 7-10 минут, которые мы говорили, мы говорили как раз о злободневных вещах. Мы говорили о том, что в Беларуси нет независимого парламента. Я рассказала Александру Григорьевичу, меня, депутата Палаты представителей, намного больше оскорбляет то, что я должна просить разрешение на поездку у какого-то клерка в Администрации президента. О какой независимости депутата может идти речь?

— И что сказал Лукашенко?

— Ну, он сказал, мол: «Анна, когда вы едете за границу, о чем вы говорите?» Я говорю: «О том, о чем должен говорить любой депутат: о независимости Беларуси, о том, какие проблемы существуют в Беларуси, о том, как их надо решать». Я сказала: «Александр Григорьевич, даже если мы находимся по разные стороны баррикад, я очень надеюсь, что цели у нас одни: независимая Беларусь в Европейском союзе».

— И что он на это ответил?

— Он сказал: «Надо работать».

О взаимоотношениях с депутатами (22:13)

— А какие у вас взаимоотношения с депутатами? Вот было голосование по Румасу, да. Вы были единственная, кто проголосовал против. И обычно, когда любое что-то принимается и один против, здесь даже нет интриги — это, конечно, будет Канопацкая.

— Вы не правы. Была пара законопроектов, за которые я голосовала за, а кто-то голосовал против.

— Но в целом о взаимоотношениях с депутатами: есть у ва там единомышленники, друзья? Вы же там пересекаетесь в столовой.

— Знаете, конечно, такого явного неприятия меня, которое было в начале работы в Палате представителей, нет. Если в октябре-ноябре 2016 года, когда я направила всем депутатам свой политический манифест — те цели и задачи, к которыме я преследую, работая в Палате представителей, будучи депутатом, это вызвало, конечно, очень негативную реакцию. Доходило до того, что люди со мной не здоровались или даже переходили на другую сторону, когда меня видели. Они настолько свято верят в то, что парламент не место для политических дискуссий, что очень показательный факт… Я устала большинству своих коллег-депутатов доказывать, что депутат — это не государственный служащий и ни коим образом не чиновник. А для них, если они получают зарплату от Администрации президента и у них есть класс госслужащего, значит, вот «они чиновники, государственные служащие». «Нет, коллеги, вы не правы, вы служите как минимум тем 60 тысячам людей, которые могли бы за вас проголосовать».

— Вы понимаете, что вы их раздражают? Они хотят спокойно отсидеть свои пять лет, получить потом пенсию, но есть Канопацкая, везде ходит, ей все не нравится, то в Конституционный суд, то в Генпрокуратуру что-то заявляет. Им тоже нужно каким-то образом на это реагировать, то там заявлять. Они хотят просто спокойно посидеть пять лет.

— Послушайте, но у нас уже было пять созывов, которые просто сидели. Оглянитесь вокруг и вы поймете, к чему это привело, когда ты просто сидишь и ничего не делаешь. Причем еще раз повторяю: я же не просто критикую, я предлагаю реальные механизмы решения той или иной проблемы.

— А что вас по-человечески наиболее удивило в парламенте?

— Когда я первый раз писала письмо президенту и принесла его в секретариат (у нас существует система, что депутат пишет письма, секретариат их отправляет). Я принесла письмо в открытом виде, на бланке депутата в правом углу по делопроизводству написано: «президенту Республики Беларусь Александру Григорьевичу» — и мое обращение по поводу третьего декрета. Секретариат так удивился! (Смеется.) У меня сложилось впечатление, что депутаты не пишут писем президенту. Она говорит: «Президенту?» Я говорю: «Да!» — «Самому-самому?» Я говорю: «Да!»

— Самому!

— Понимаете, это немного ответ на ваш вопрос?

— Вас это удивило?

— Да, это, пожалуй, меня удивило. Ну президенту, и что? Что в этом такого?

— Насколько много подхалимажа в парламенте?

— С моей стороны этого нет.

— С вашего — да. Но вот приходит президент в Овальный зал — трепещат? Как это происходит?

— Второе удивление по поводу президента. В Овальном зале достаточно холодно. У нас первая встреча с президентом в 2016 году была, когда он собирал 5-й и 6-й созыв вместе. Я очень тогда замерзла, и когда он уже в апреле пришел с Посланием, я подумала: нет, я не хочу мерзнуть. У меня есть термокружка, я налью туда чай и буду, когда мне будет прохладно, его попивать. Послушайте, это было такое у всех шоковое состояние (смеется)!

— «Как можно!»

— С кружкой!

— К президенту!

— Ну как? Я себя уважаю. Мне не комфортно, поэтому я пытаюсь сделать для себя комфортно, да?

— Интрига: вы смогли пронести эту кружку?

— Да! Я принесла эту кружку, даже, по-моему, Змитер Лукашук её сфотографировал. Но страшно было смотреть на окружающих, когда я подносила эту кружку ко рту. Я пью, я понимаю, что сидят люди, которые хотели бы, наверное, сделать то же самое — ну?!

О феминизме (26:58)

— Хочу у вас спросить о феминизме. В одном из интервью вы сказали: «Я, конечно, не феминистка». Позволю себе, вы процитировали своего сына, который сказал: «Мама, ты такая красивая, зачем тебе ехать к этим феминисткам?» Это кто его так воспитал?

— (Смеется.) Вы знаете, на самом деле, я тоже хотела напомнить эту фразу. Я не могу сказать, что феминизм — это хорошо или плохо. Я не сторонник феминизма, потому что я, наверное, выходец из той, советской, системы. Мне нравится, когда мужчина мне подает пальто. Не потому, что я не могу этого сделать сама, а потому, что мне действительно так удобнее. Правда! Мне надевать самой пальто — неудобно. Может, опять-таки, это аналогия с той кружкой, которую я принесла на выступление с Посланием президента. Понимаете, мне так удобно! Если мне не удобно, чтобы мне открывали дверь автомобиля, я вполне открою ее сама. Мне думается, что феминизм — это как раз таки делать то, что тебе самой нравится. Я, скорее всего, не за гендерное равенство, а за равенство возможностей и прав.

— Гендерное равенство — это и есть равенство возможностей, какое противоречие?

— Никакого.

— Так чем так страшен феминизм?

— А кто вам сказал, что он страшный?

— Вы так сказали: «Я, конечно, на феминистка!» — в одном из интервью. «Не дай бог, не подумайте».

— Именно потому, что сегодня в белорусском обществе сложился негативный образ феминисток, а я как раз приверженец равных возможностей.

О заявлениях Лукашенко (28:47)

— Лукашенко сказал о том, что закон против домашнего насилия нам не нужен, что это все выдумки Запада, не для нас. Что вы думаете на этот счет?

— Я сожалею только о том, что это заявление может на несколько лет откинуть ту работу, которую делало и гражданское общество, и Министерство внутренних дел, потому что этот закон реально нужен в Беларуси. И если Александр Григорьевич бил своего сына, то я думаю, ему надо этим не хвастаться, а попросить у сына прощения.

Я мать двоих детей, я могу сказать, что я, может быть, тоже когда-то там позволила себе ответить тем, что шлепнула ребенка по попе, но я не горжусь этим. Это не признак домашнего насилия, потому что у меня сейчас замечательные отношения с детьми. Но я считаю, что сегодня в Беларуси это явление существует, и пришло время его решать и решать кардинальным образом. Потому что семейное насилие — это не только когда ты бьешь своего ребенка. Это тогда, когда муж поднимает руку на жену, или тогда, когда она сидит в золотой клетке, и может быть, даже сама не понимает, как ей тяжело.

— У вас нет ситуации отчаяния от того, что все ваши попытки — это, не знаю, может даже и не капля в море. Я объясню. Местные минские власти принимают решение о том, что нужно запретить продажу алкоголя в ночное время. На следующий день Лукашенко говорит: «Разрешить» — и всё, огромный аппарат людей, которые каждый день ходят на работу, пытаются сказать «ну надо» — просто ноль, ноль.

— Понимаете, если сами минские власти позволяют с собой так обращаться…

— А других там нет, они все назначены.

— Дарья, в этом и проблема, что-то я могу себе позволить прийти в Палату представителей с собственным мнением, потому что я знаю и умею зарабатывать деньги.

— Вы такая одна, Анна! Вы приходите как бы самореализоваться. Отлично, вы самореализовались, показали, что «я против» — круто, вас поддержали, вам поставили лайк.

— Я не пришла показать, что я такая крутая, против, я пришла показать, что есть другие способы решения этой проблемы.

— И?

— Для того, чтобы решить проблему, ее нужно, во-первых, обозначить. Когда я слышу с трибуны, что у нас все хорошо, я понимаю, что если я не обозначу этой проблемы, о ней не будут знать. Опять же — пресловутый третий декрет. Если бы я не написала президенту требование отмены этого декрета, он бы действовал до сих пор. И вы говорите, что мои усилия напрасны? Нет, я так не считаю.

— Я думаю, что здесь больше повлияла реакция людей и то, что люди вышли на улицы. Власть испугалась.

— Конечно, да. Но почему люди вышли на улицу?

— Ведь это абсолютно дебильный закон.

— Правильно. Есть эта цепочка: они же не вышли в 2015 году, когда все 110 депутатов проголосовали за.

— Они вышли, когда получили «письма счастья», поняли, что это реально.

— «Письма счастья» получили в 2016 году.

— И после этого люди стали выходить, когда они поняли, что это реальная угроза, когда поняли, что придется платить из того, что им нечего платить.

— А я считаю, что в том числе поднятие этой проблемы в средствах массовой информации тоже подтолкнуло людей к тому, чтобы решалась эта проблема. Если бы люди или власти думали, что все хорошо… Ведь 50 тысяч человек заплатили этот сбор! Потому что им так было проще, так удобнее. А сейчас все-таки что-то меняется. Да, не так быстро, не так хорошо, как нам бы хотелось. Но я еще раз повторюсь: я не волшебник, я не могу по щелчку все изменить. Но это надо делать. Это надо было делать вчера. И по идее, люди должны были выйти на улицу в 2015 году и сказать «нет». Они должны были прийти к каждому из своих депутатов и сказать: что ты делаешь? Мы возвращаемся опять к тому, что у нас людям все равно. Пока их петух за задницу не клюнет, они будут сидеть и думать: а может, так и надо?

— Вы чувствуете, что вы каким-то образом раскачали парламент? Что депутаты благодаря вашей активности также вынуждены что-то делать, нести какую-то ответственность, разговаривать с людьми?

— Я знаю об этом, потому что приходят депутаты и говорят мне: «Вот, Анна, если бы вы молчали, нам не пришлось бы за это отвечать». И когда ко мне приходит обращение не из моего округа, я беру это обращение, иду к депутату.

— И что он вам говорит?

— Вы знаете, очень часто он говорит: «Вам написали — вы и отвечайте». Я говорю: «Нет, это ваш избиратель. Поэтому либо мы отвечаем все вместе, и пишем в прокуратуру, исполком, и решаем эту проблему (я не буду одна за вас быть хорошей), давайте вместе работать».

— А как депутаты отреагировали на то, что вы опубличили зарплату? Вы рассказали о своей зарплате, то есть, все узнали о зарплате остальных. Какая у них была реакция?

— «Зачем? Люди и так считают, что мы много зарабатываем».

— Это не так?

— Я в доходах потеряла, мы это с вами тоже уже обсуждали. Но в этом-то и вопрос, что мне есть что рассказать, за что я получаю заработную плату.

— И что вы сказали депутатам? Зачем вы это показали?

— Я так и сказала: я отчитываюсь перед теми, кто мне платит зарплату. Правильно? Мне же не депутат платит зарплату и не Администрация президента.

— А насколько вообще депутаты близки к народу? Насколько это простые люди? Или это люди, которые ездят бизнес-классом, на дорогих машинах? Или нет, это реально люди от народа?

— Не знаю, об этом надо спросить у людей, как они чувствуют.

— Вы же чувствуете, видите, какие у них телефоны. Наверное, обсуждаете, где они отдыхают, вы видите, на каких машинах они приезжают.

— Я, честно сказать, на это не обращаю внимания, правда. Я знаю, на чем езжу я.

— На чем ездите вы?

— На автомобиле.

— Каком?

— «Митсубиши Аутлендер», купленном в 2011 году.

Фото mitsubishi-motors.ru.

— Почему я спрашиваю. В России, например, вы, наверное, знаете, колоссальный разрыв между депутатами Госдумы, их образом жизни, их зарплатами и простыми людьми. В Беларуси та же ситуация?

— Знаете что, Дарья, я могу сказать, что я в принципе не совсем вписываюсь в общую канву депутатов белорусской Палаты представителей, потому что, во-первых, я по возрасту намного моложе многих из них, да? А во-вторых, у меня другое мышление: для меня нормально сесть в пятницу в самолет, слетать на выходные отдохнуть и вернуться в понедельник. Для меня это нормально, я на это зарабатывала и могла себе это позволить. Для них в принципе поездка за границу — это как праздник, как событие, как поощрение. Поэтому когда меня часто приглашают в различные заграничные поездки и по процедуре я должна спрашивать разрешения, я пишу это «разрешение», мне говорят: «Анна, как это — вы поедете, а другим как-то обидно, завидно». Я говорю: «В чем проблема?» В чем проблема для человека даже с зарплатой 2000 рублей куда-нибудь съездить, в тот же Страсбург или Брюссель?

— Вы говорили о том, что отдыхать нужно качественно. Расскажите, где вы отдыхаете?

— До того, как я стала депутатом Палаты представителей, это было делать намного проще, было больше свободного времени, я сама его планировала. Мне нравится активный отдых, я катаюсь на горных лыжах, я ныряю с аквалангом, мне очень понравилось прыгать с парашютом. С парашютом я прыгаю в Беларуси, конечно, а на лыжах я катаюсь за границей. Теперь я чуть больше стало уставать на работе, поэтому, например, в этом году я просто позволила себе уехать на неделю на море, отключить мобильные телефоны, играть в пляжный волейбол, купаться в море.

Об Академию управления (38:14)

— Вы пошли сейчас учиться в Академию управления. Зачем? Это академия, куда идут учиться чиновники, чтобы подняться выше по карьерной лестнице. Есть Академия управления — можешь подняться, Нет Академии управления — посиди, подумай. Вы для чего пошли?

— Я не чиновник. Я пошла в Академию управления для того, чтобы получить новые знания по экономике, потому что у меня есть юридическое образование, у меня есть международное экономическое образование, а белорусского экономического образования нет, я действительно хотела понять, как все-таки функционирует белорусский экономика.

— И как вам?

— Ой! (Смеется.) На самом деле, все достаточно печально, но я могу об этом говорить, потому что все свои замечания я говорю и преподавателям, которые у нас преподают.

— Мало вам раскачать парламент, вы теперь пришли раскачать академию.

— Нам надо менять сознание чиновников в том числе. Вот, я рассказываю, что училась на юрфаке, у нас была атмосфера свободомыслия, уважения к достоинству человека, уважения его идей. А сейчас, когда я, например, прихожу общаться с чиновниками, я вижу, что они даже Конституцию не читают. У них у всех в кабинетах висит портрет президента, но мало у кого в кабинете я видела Конституцию.

— Вы пошли учиться за свои деньги?

— Нет.

— Расскажите.

— Что?

— Каким образом: не за свои деньги, кто вам оплачивает учебу?

— Секретариат Палаты представителей.

— Это довольно странный факт, учитывая, что вы относите себя к оппозиции. Вы вошли в кадровый реестр? Каким образом это произошло?

— Я не входила в кадровый реестр, нет. Вот это то, о чем мы с вами говорили: я прочла о том, что кто-то откуда-то решил, что я вошла в кадровый реестр. Я знаю, что я этого не делала.

— Ну, процедурно поясните, как так произошло, что вас учит белорусский бюджет.

— Еще в прошлом году мне предложили пойти на курсы повышения квалификации. Я сказала: хорошо. Я проходила неделю на эти курсы, поняла, что это просто-просто ужас, и сказала: «Ребята, а можно я как-то проучусь более длительный срок, чтобы понять, для чего и как существует все это». И мне в мае сказали: «Анна Анатольевна, у нас есть возможность». Нас, на самом деле, учится где-то человек 15 депутатов.

— Там есть какая-то свободная мысль или там всё, как в парламенте — Палате представителей?

— Очень сложно было мне по некоторым предметам открыть дискуссию.

— Вы, кажется, даже писали или где-то говорили что-то про либерализм, а вам ответили…?

— Причем это был голос из зала: «Вы что, забыли, где вы находитесь?» Послушайте, действительно, я возвращаюсь к процедуре согласования премьер-министра: слово «либерализм» прозвучало все равно от меня. При согласовании кандидатуры премьера нам рассказывали о тех замечательных целях и задачах, которые стоят перед белорусскими властями, но не было сказано ни одного слова о тех реальных шагах и механизмах, с помощью которых они будут достигнуты.

— Но Румас реально один из немногих чиновников, которые вписываются в рамки, на которого есть хоть какая-то надежда. И вот тут есть Анна Канопацкая, с либеральными взглядами, которая говорит: нет! Это было принципиально для вас?

— Мне даже преподаватель идеологии в Академии управления сказал: «Анна, если бы вы проголосовали за, я бы вас не понял». Потому что когда я уже говорю о том, что процедура назначения премьера не соблюдена, как я могу голосовать по-другому? Плюс, еще раз повторюсь, мало того, что по Конституции, Палата представителей должна голосовать за кандидатуру премьера (Румас таковым не является, он является премьер-министром Беларуси, согласно указу президента). Во-вторых, не было озвучено ни одного реального механизма, по которому будет действовать сегодняшний премьер-министр. Не было названо ни одного конкретного шага, который он сделает завтра, будучи премьером. Наоборот, я вижу абсолютно другое: я вижу поддержку старой модели экономики, когда премьер-министр согласовывает 399-й указ…

— И вас это удивляет?

— Да, я еще способна всему этому удивляться, да, меня удивляет. Потому что я считаю, что это неправильно, а если это неправильно, а человек это делает — меня это удивляет, меня так воспитали родители.

— Как часто на вас накатывает отчаяние?

— У нас нет времени для отчаяния (смеется).

— Вы многое пытаетесь делать, но это не отзывается в сердцах ваших коллег-депутатов. Где вы находите силы, чтобы доставать бумагу, закладывать в принтер и писать очередное письмо президенту?

— Ситуация вокруг, мои дети, которые тоже хотят жить в свободной стране, заниматься бизнесом…

— Ваша дочь хочет жить в Германии, она уехала.

— Моя дочь не в Германии.

— Но она за границей.

— Она учится в Австрии, да.

— Очевидно, что, когда ей здесь не понравилось два месяца учиться в школе, вряд ли она вернется сюда жить. Она нашла выход — уехала.

— Она уехала учиться. Хорошо, у меня есть сын, который учится в Беларуси, хочет заниматься бизнесом. А я, как депутат Палаты представителей, буду прилагать все усилия, чтобы бизнес в Беларуси было вести легко и просто, чтобы к нам шли инвестиции, чтобы каждый человек с головой, с руками и ногами мог себе заработать, а не ждал блага.

— Придут инвестиции, человек будет зарабатывать, а завтра придут маски-шоу…

— Об этом и речь. Меня подтолкнули идти в политику именно эти маски-шоу.

Об маски-шоу (44:41)

— У вас были маски-шоу?

— Конечно.

— Расскажите.

— Это было еще в 2000-е годы, я работала в страховой компании. Все как обычно: ты сидишь работаешь — с ноги открывается дверь, двое в масках с автоматами наперевес у одной двери, кто-то у каждой двери стоит. «Всем на пол!», я еще тогда была беременна. «Мордой в пол» — а я физически этого не могу сделать.

— Чем закончилась та история? Были махинации?

— Нет, все в порядке, они ничего не нашли.

Обстоятельств, которые привели меня в политику, очень много. Я действительно вижу и понимаю те проблемы, которые существуют в Беларуси, и считаю, что пришло время их решать.

— Вы понимаете, вам очень хочется верить, но у типичного белоруса внутри сидит мысль: «Не может быть так, не может быть, чтобы она просто так была такая хорошая… Ей диктуют каждый шаг, она ходит на отчеты, на ковер, — я не знаю, — к Вакульчику».

— (Смеется.) Я уважаю точку зрения любого человека и, если он так считает, это его право так считать.

— Вам обидно, что вас не воспринимают всерьез? Вас не воспринимает всерьез Лебедько с компанией («Изменила партии!»), Вас не воспринимают всерьез другие избиратели…

— Собака лает — караван идет. Когда вы спрашиваете, что мне придает силы… Когда я открываю выводы Комитета госконтроля по моему законопроекту и вижу: «Анна Анатольевна, мы не поддерживаем ваш проект, потому что он слишком либеральный и защищает интересы бизнеса, а не государства». Я понимаю: вот она, правильная работа, потому что я делаю то, что считаю нужным — я поддерживаю в Беларуси бизнес. Это дает мне силы. Я иду в бизнес и говорю: «Ребята, посмотрите, у меня есть шикарный законопроект, давайте будем пытаться его реализовывать».

— Я вспомнила, что Анатолий Лебедько сказал: «Если Анна Канопацкая такая умная, — это было не так, но вроде того, — пусть 10% своей зарплаты отдаст Объединенной гражданской партии».

— Пусть Анатолий покажет пример, как это он делает со своей зарплаты.

— Я не знаю, кто платит Анатолию Лебедько зарплату, у меня есть предположения, но я не знаю точно. Но вам зарплату платят белорусские налогоплательщики. Вы стали депутатом благодаря ОГП, вы шли от партии, так почему же десятину не отдать партии?

— Знаете, я могу сказать, что всегда поддерживала финансово партию, я и моя семья — мы всегда поддерживали партию финансово. Ровно до того момента, пока я с ней работала.

— Теперь у вас холодная война?

— У меня? Нет, у меня нет никакой холодной войны. Я больше скажу, что с некоторыми членами партии я работаю.

О президентских амбициях (48:08)

— На выборы 2020 года…

— На очередные выборы.

— Да, мы не знаем пока, какой это будет год, вы собираетесь идти от ОГП или как независимый кандидат?

— Вы знаете, в любом случае я остаюсь членом партии. Точно так же, как в 2016-м году я собирала подписи, несмотря на то, что шла по партийному билету, точно так же я собираюсь делать на следующую избирательную кампанию. Это не проблема собрать 1000 подписей.

(Ред.:На самом деле Анна Канопацкая не подавала собранные подписи в избирательную комиссию.)

— Кто давал деньги на вашу кампанию?

— Собственные.

— Сколько вы потратили тогда?

— Достаточно много денег я тогда потратила — в эквиваленте это было что-то порядка 5—7 тысяч долларов. Поэтому я говорю, что мне нестыдно за мою кампанию, которую я проводила в округе. У меня были яркие плакаты, у меня были хорошие качественные листовки. Тогда было очень модно — появлялись первые билборды. У меня висел билборд. Я шла с уверенностью в том, что при прочих равных условиях у меня есть все шансы.

(Ред:По данным ЦИК, избирательный фонд Анны Канопацкой составил около 950 долларов.)

— Я вот сейчас думаю: выборов свободных нет, вы просто технический кандидат, чтобы закрыть этот округ. Зачем на это тратить свои 5000 долларов?

— Потому что я привыкла все делать хорошо и качественно. И если я иду на выборы, если я пишу законопроект, если я отдыхаю — я все делаю на 100%. Не важно. Если ты взялся за работу, она должна быть сделана качественно и хорошо.

— Предыдущие кампании вы также финансировали сами?

— Да. Давайте так: кампания 2012 года было бойкотом, если вы помните. Там нечего было финансировать, там было выступление на телевидении. Да, в 2014 году я не была зарегистрирована как кандидат, меня «зарезали» на этапе регистрации, но я активно участвовала в кампании. И тогда тоже были уже политические маски-шоу, нас ребята с автоматами наперевес в масках уже катали мордой в асфальт, закатывали в автозак и везли.

— Вы это так рассказываете улыбаясь.

— А почему, мне плакать что ли? Это было, это этап жизни. Раньше в политических тусовочных кругах ходила такая байка, что ты не можешь быть реальным оппозиционером, если ты не сидел. Ну вот, значит, я реальный оппозиционер!

— После того, как вы стали депутатом, ваши знакомые, может быть, друзья пытались каким-либо образом через вас решить свой какой-то вопрос?

— Нет.

— Никто не говорил: «Аня, ну ты же депутат — реши!»

— У меня очень самодостаточный круг знакомых. Я оканчивала юрфак, у меня все решают законным способом все свои вопросы.

— Вам интересно поиграть в игру «президентские выборы» как кандидату?

— Я не люблю бежать, для того чтобы согреться. Работа в бизнесе приучила меня к тому, что работать надо на результат.

— Чувствуете ли вы в себе силы потянуть эту кампанию?

— Потянуть кампанию? Да, силы есть.

— Амбиции быть президентом?

— Послушайте, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом.

— В Беларуси могут за женщину проголосовать? У нас же так не любят феминизм.

— А если мы говорили с вами о равных возможностях, то как любая женщина…

— Видите ли, иногда удобно быть феминисткой. Хочу задать такой вопрос, который задают всем оппозиционерам: если не Лукашенко, то кто?

— Побывав в этой системе изнутри, я считаю, что кто угодно, только не Лукашенко.

— Канопацкая?

— Почему нет!

— Спасибо большое, Анна, за беседу.

0

0

0

0

0

0