Найти
15.10.2018 / 15:0850РусŁacБел

Непростая история Ивана Шило — полная текстовая версия интервью

Гостем первого выпуска программы «Нашей Нины» «Ток» с Адарьей Гуштын стал молодофронтовец, а впоследствии — бизнесмен, «светский лев» Иван Шило. Ниже приводим полную расшифровку видеоинтервью.

Про увольнение с Белсата и давний конфликт с руководством канала (00:38)

— Давай начнем с «Белсата»…

— Я думал, я закончил с «Белсатом» (смеется).

— Нет, я хочу начать наш разговор с «Белсата». Что ты почувствовал, когда заместительница директора тебе написала: «Вали в Беларусь и там наслаждайся свободой слова»?

— Я сразу понял, что теперь у меня не должно быть никаких эмоций, так как это будет публичный скандал: это заскринят, об этом напишут. Поэтому я начал действовать аккуратно, оставлять выверенные комментарии о свободе слова. Это не те эмоции, которые я испытал. Я бы просто ее послал, разумеется, мне бы так хотелось, потому что я действительно перестал немного любить руководство «Белсата». Но действовал аккуратно, так как понимал, что завтра будут скрины с этими комментариями, поэтому отвечал о свободе слова, очень аккуратно и деликатно.

— Как ты отвечал, мы видели, но мне интересно другое. Ты видишь комментарий: «Вали в Беларусь».

— На самом деле, не то что «вали в Беларусь». Имелось в виду, она думала, что я работаю в Варшаве. На «Белсате» работает 250 человек (если это не секрет, вдруг, я не агент Кремля, озвучивая эту информацию). Они понимают, что если выгоняют человека в Беларусь, то он теряет варшавский кредит, европейское будущее своих детей, он не найдет работу журналиста в Польше, потому что там не все великие профессионалы и это будет сложно сделать. Поэтому она таким образом думала показать, что она моя начальница, может со мной разорвать контракт. Вряд ли это было именно про Беларусь-Беларусь. Она просто думала, что выживет меня из варшавского офиса, мне придется ехать в Беларусь, зарабатывать намного меньше. Но я и так в Беларуси, вот в чем была деталь, она не знала об этом.

— У тебя не было мысли: может быть, не стоит этот скандал раскручивать, стоит сдержаться? «Белсат» платил тебе нормальные деньги, ты работал почти два года.

— Спросишь сколько?

— То, что я слышала, это порядка 20 тысяч долларов за два года где-то набежало.

— 24.

— Это реально классные деньги. Это стоимость однокомнатной квартиры, наверное, в твоем родном Солигорске. Близко около того.

— Нет, в Солигорске квартиры дороже стоят.

— У тебя не было мысли: надо промолчать, я теряю классное рабочее место, кому я еще нужен? Это же было очень просто — промолчать. И через день об этом никто уже и не вспомнил бы.

— Послушай, если честно, я не думал, что потеряю рабочее место на каком-то этапе, так как это было бы очень глупо с их стороны уволить меня публично за публичную порку. У нас произошел публичный конфликт, люди работают в медиа, они должны понимать, что сейчас публично уволить — это не то решение, которое надо принимать. Можно это сделать через месяц, через два. У меня через четыре заканчивался контракт, более того, я не собирался его продолжать: меня достало на кого-то работать. Честно, немного устал я. Год назад, наверное, промолчал бы, если честно говорить, а теперь…

Ну 24 тысячи, тысячу в месяц. Надо начинать работать самому. Это важный момент. У меня нет кредита, детей, не надо думать, как продлить «карту побыту» в Варшаве, поэтому я не был связан с «Белсатом» сильно. Плюс они меня и правда достали этими комментариями, набежали все сотрудники, начали меня поучать, что я не могу это постить. У нас это нигде не прописано. Более того, я и раньше постил про Дуду, что они сделали Иисуса королем Польши, что реально это какой-то булшит. Тогда все прошло ок. Вот.

Но если говорить еще о каких-то инсайдах, то у меня же была подобная ситуация с «Белсатом», с Агнешкой, такая же, с комментами, когда я пост удалил.

— Расскажи об этом.

— Это было полтора года назад, наверное, я только начинал работать на «Белсате». Просто для понимания того, что я часть корпоративной культуры, тогда разница была в том, что я немного покритиковал «Белсат» в комментариях. Я не собирался его критиковать, я критиковал белорусскую диаспору. Ну как критиковал: просто задирался, как обычно. Ладно, здесь пойдет какой-то контекст не понятный.

Немного покритиковал белорусскую диаспору, а в частности, что мой одноклассник Рыгор Астапеня пошел на «Белсат» и на «Белсате» давал интервью по-польски. Это зашкварчик, так? В студии был поляк, и они решили, что так будет удобнее: на белорусском канале говорить по-польски, если уж мы в Варшаве и чтобы наш гость чувствовал себя свободно. Я эту ситуацию немного высмеял, это было не совсем про «Белсат», я просто говорил про диаспору: как плохо влияет то, что ты уезжаешь из Беларуси и даже в таких ситуациях разговариваешь по-польски, хотя, казалось бы, это белорусский канал.

Появилась в комментариях Агнешка, спросила, понимаю ли я, где работаю (как и теперь — точно такая же ситуация). Я понимал тогда, где работаю, поэтому эту ветку удалил без скандалов. Потому что здесь я конкретно нарушал свой контракт: я не могу писать негативно про «Белсат». Даже могут быть разные трактовки, я неосознанно это делал, цель была другая, но тогда я все удалил. Я не человек, который скандалит прямо-таки всегда.

— Зачем ты начал раскручивать этот скандал, прекрасно понимая, что белорусская пропаганда это использует, что это использует российская пропаганда? Если ты увидел, что о тебе говорит Дмитрий, прости господи, Киселев…

— Но ведь он не сказал. Мы сидели, я ожидал, что он скажет: «Иииван Шило», как он это делает, но нет.

— Это зашквар. Тебя реально использовала, по сути, пропаганда. Или тебе это понравилось?

— Нет, послушай, это не мой зашквар, на самом деле. Если ты делаешь плохую вещь… То есть это не кремлевский нарратив, это нарратив глупости. Если ты человека увольняешь за то, что поспорила с ним в комментариях. Далее это не мои дела, я не развиваю скандал. Скандал гасится каким образом? Приносятся извинения, что мы накосячили, делается маленькое заявление на сайте «Белсата» — всё, на этом всё заканчивается. Или мне пишет хотя бы кто-то частное сообщение. Здесь настолько «сильные» руководители оказались, что ни один из них до сих пор частно мне ничего не написал. Просто для понимания. Прийти крикнуть в комментариях, сразу уволить… Можно было не кричать в комментариях, можно было немного аккуратнее.

Более того, контекст таков: я сижу во Франции, ночью, немного выпиваю, Агнешка является в комментариях — 2 часа ночи, — начинает писать на странном белорусском языке: «Зразумеў ці не?»

Я вообще ей не отвечаю (для понимания, как я реагировал на скандал), я думал: я не буду в это лезть. Я выпил, посплю, может, завтра это все закончится. 20 лайков, 30 комментариев — по сути, скандала еще нет. Она просыпается утром и снова начинает «зразумеў ці не» писать. Насколько я знаком с ситуацией, не было тогда вопроса об увольнении. Просто все же люди эмоциональные, даже если вы управляете такой большой компанией, корпорацией, как «Белсат», где 250 сотрудников. Просто очень много людей одновременно написало Агнешке, что она очень похожа на редактора «Советской Белоруссии». Я думаю, это триггернуло, и она услышала некоторых своих сотрудников, которые ей советовали меня уволить.

— Почему за тебя никто из журналистов «Белсата» не заступился?

— Блин, теперь я должен почувствовать, что сделал что-то неправильное, так как никто не заступился. Я как скажу: я человек неидеальный.

Когда я пришел работать на «Белсат», еще было эхо увольнения Кати Барушко — очень неприятная ситуация и очень похожая. Она для «Аль-Джазиры» снимала фильм про миграцию в Польше, и так получилось, что ПиС там показан плохо. Пис после обиделся (ПиС — правящая польская партия «Право и справедливость»). Ее начали критиковать: вот мы научили человека работать, дали ему работу в Польше, Екатерине Барушко, а она снимает плохо фильмы о нас. Агнешка Катерину Барушко уволила. Когда я работал, было какое-то письмо. В принципе, тоже можно было пободаться с ними, но я не сделал этого. Нормальная же зарплата была, знаешь, куда лезть. Тоже все возмущались, все были недовольны. Немного обсуждали между собой, но аккуратно. Я думаю, сейчас похожая ситуация.

Я знаю человека, который поставил подпись 14-м — собирали внутри «Белсата» подписи. Живой человек был 14-й. Что дальше стало с этими подписями…

— Подписи за что? Чтобы тебя не уволили?

— Не знаю, на самом деле, как они сформулировали. Насколько я знаю, все сошлись, что Беата виновата. Агнешку слишком опасно, а вот Беату можно пнуть, это комфортная ситуация для всех. Насколько я понимаю, их не отдали. Немного выплеснули эмоции.

Но почему еще не поддержали? Они сказали, что я нехороший человек, потому что опубликовал личную переписку. Знаешь, как бывает: ты чувствуешь себя не совсем комфортно в какой-то ситуации. Хочется сказать и сделать, но страшно, ищешь маленькую зацепку, чтобы у тебя был какой-то буек, за который ты цепляешься и думаешь: я уже не такой и мудак на самом деле, тот чел тоже неидеален, здесь такая ситуация, я лучше промолчу. Таким буйком стало то, что я опубликовал письмо.

— Частную переписку.

— Ну как частную? Рабочую переписку, это не была частная беседа. И это, насколько я понимаю, тоже сильно повлияло. В остальном все же понятно: есть дома холодильник, его нужно наполнять, это работа, важно. Не все там большие профессионалы — сложно будет устроиться потом куда-то. Поэтому комфорт важнее. А самое важное — я же никого не обвиняю, не требую я быть героем. Всё ок, всё класс.

Мне написало довольно много людей, потому что на «Белсате» просто много людей, поэтому маленький процент — это уже достаточная цифра. Написали, позвонили — всё класс, всем спасибо!

Об отчислении из школы (11:01)

— У тебя не было ощущения дежавю с тем, как тебя отчислили из школы?

— Немного.

— Я просто читала, что тебя отчислили из школы, но ты все же пришел на выпускной.

— Оу-е!

— Расскажи! Это же реально киношная даже ситуация: тебя отчисляют из школы, тебе, по сути, показывают, что тебя здесь не ждут, но ты набираешься наглости и приходишь на выпускной.

— Слушай, это была не наглость, это была ошибка молодости и желание поучаствовать в этом ритуале встречи рассвета.

Через 10 лет я смотрю на это, мне не нужно было ходить, это была слабость с моей стороны, это было непонимание, как надо действовать. Но было прикольно, знаешь, потому что…

— Но там тоже за тебя никто не заступился.

— Нет, ребята напились, мои одноклассники, взяли микрофон, начали там все говорить, слезы лить, что «класс, мы с тобой». Плюс я был человеком в броне: когда у детей закончился алкоголь, а у взрослых на столе он стоял, как нужно было сделать, чтобы он переместился к нам? Это мог сделать только я. Я просто шел, вставал, не скрываясь, брал ящики с вином, приносил, и мы его выпивали. Мне никто ничего не мог сказать.

— Почему дежавю? Ты говоришь, что было дежавю с этой ситуацией.

— Потому что там тоже все понимали, что меня не должны были исключать, но им нужно было тоже думать о себе, никто публично ничего не сделал.

Были какие-то усилия: кто-то говорил, что придет в какой-то майке, — много же было молодофронтовцев в моей параллели, — кто-то обещал, что мы что-то сделаем. На самом деле, никто ничего не сделал.

После похоже было тем, что прошла буря. Правда, тогда директор уволилась, сейчас, видишь, не очень вышло (смеется). Тогда директриса и ее заместительница уволились, а кого-то уволили. И похожее было немного потом, потому что мне еще года три иногда писали родители, что, мол, «ты мудак, развалил такую хорошую школу», так как следующим директором стала женщина по имени Сталина.

Для понимания: у нас была хорошая школа, где учили английский, приезжали американцы, обмены с датчанами, она считалась очень либеральной. И в городской администрации решили ее нормализовать и упорядочить, пришла другая администрация, многие хорошие учителя уволились в этой ситуации. И многие родители были недовольны, что из такой хорошей школы она стала такой плохой.

А теперь обвиняли, что я «Белсат», раскачиваю и разваливаю.

О первом задержании в 10-летнем возрасте (13:42)

— Тебя впервые задержали в 10 лет — ты ехал на велосипеде с листовками. Я, когда это снова прочла, подумала: блин, реально, ему было 10 лет, он учился в 4 классе, что для него могло быть не так в Беларуси, чтобы он стал раздавать листовки, за что-то агитировать? Ты помнишь это состояние, помнишь, как тебя привели в милицию? Что это было? Против чего ты был или за что?

— Ну, все просто. На самом деле, 10-летние дети, которые расклеивают листовки, — это неправильно. Так не должно быть. Как я оказался этим 10-летним ребенком? Очень оппозиционные настроения были у моих родителей, отец, в частности, во всем принимал участие, в чем только можно.

Был 2001 год, выборы, ЗУБР. Тогда много 10-летних ходило по Солигорску, очень много, ходили толпы. Халезин и компания сделали самое лучшее на политическом поле с ЗУБРом, с наклейками «Время выбирать». Классная атрибутика была.

Как-то мы приехали с родителями из Польши, в Бресте к нам подбежала какая-то девушка, дала просто наклейки: «Порасклеивайте, дети пусть порасклеивают». Мне понравилось, было осознание, что ты против Лукашенко, что это какая-то деятельность, это интересно. Я потом вернулся в Солигорск, сказал отцу (кстати, мы сидели, там еще бело-красно-белый флаг был изображен на доме — 2001 год, Брест), что хочу клеить наклейки. Он мне сказал, куда сходить, чтобы мне эти наклейки выдавали. Туда ходили десятки человек. Я увидел старшеклассников из своей школы.

ЗУБР действительно был топовым движением, единственным большим молодежным, «Молодой фронт» потом никогда таким не был, и тогда не был. Полгорода ходило в майках ЗУБР. И я туда просто приходил, никто даже не смотрел, брал эти наклейки. Все же было относительно свободно, это был офис в центре города. Клеил наклейки, раскидывал газеты. Тогда не было домофонов, все было проще.

Более того, я ехал на велосипеде, на багажнике стоял мой брат, ему было 8, поэтому его решили даже не задерживать (смеется), типа как-то не очень. А задержал меня какой-то сотрудник в штатском, он был без формы. Причем я даже не понимал, что меня за это могут задержать. То есть я понимал: есть Лукашенко, он плохой, надо что-то сделать. Все было очень открыто: мы просто ходили, это был центр города, я залез на какую-то тумбу, клеил эти наклейки. Внизу, когда я слезал, уже стоял какой-то мужчина. Мне, в принципе, было страшно, что мы идем в милицию, — а шли мы пешком, потому что я был с велосипедом: он его катил, я шел рядом. Он мне, 10-летнему мальчику, угрожал (кретин какой-то, реально) и говорил, что, «когда ты пойдешь в армию через восемь лет, тебе будет очень плохо, ты понимаешь, что сделал ошибку?». Я думаю: лол, что? В плане, мне было страшно.

Иван Шило принимает присягу. Архивное фото Юлии Дорошкевич.

Мы пришли, и они начали проводить допрос, не дожидаясь родителей. Я почти все сказал, если честно, это был чуть ли не единственный раз, когда я вообще что-то говорил милиции (видимо, я это два раза делал). Тогда я пытался обмануть как-то, но у меня не получалось, мне было так страшно. «Где ты взял наклейки?» — мне хочется просто сказать: вот такой адрес. Они и так его знали, но мое сознание тянуло меня в этот район, и я просто назвал стадион, который просто с этим офисом ЗУБРа рядом был. Немного пообщался с милицией, потом пришел правозащитник из Белорусского Хельсинкского комитета (у него был диктофон — это меня, 10-летнего ребенка, напугало), пришла мама мая, отец тогда наблюдал за выборами у себя в деревне (это было, по-моему, 8 сентября), — и всё. Они сказали, что он не дает больше никаких показаний, все, что он наговорил, мы подписывать не будем, и мы быстренько-быстренько ушли.

Потом обо мне написали в газете. Газета называлась «Салідарнасць», которая теперь gazetaby.com, она ранее выходила в Солигорске. Там еще была чудесная рубрика с обнаженными девушками (я с детства воспитывался, читал на белорусском языке и смотрел на разных красавиц (смеется)). Моя учительница английского прочитала эту заметку и сказала: «Слушай, у нас тут городской конкурс спич по-английски, не хочешь пойти рассказать об этой ситуации». Не помню, какой была моя реакция, одним словом, я туда пошел. Там сидит администрация городская, отдел образования, куча учителей из всех школ, выходят школьники, рассказывают, как они провели лето или кем они хотят стать… А тут выходит какой-то 10-летний чел и рассказывает, что ему угрожали тем, что через восемь лет у него будут проблемы в армии. Все просто офигели, конечно. Мне второе место дали.

— Не было ли у тебя такой мысли в милиции: да ну нафиг, лучше я буду гонять с друзьями в футбол и больше никогда в это все не влазить?

— Нет, точно не было. Дело хорошее, родители со мной, Лукашенко плохой — всё класс. То есть меня немного напугали, было страшно: реально не хочется идти в армию, чтобы у тебя были проблемы, честно.

Через пару лет вернулся к этому всему, меня же выбрали главой местного «Молодого фронта» солигорского, так как у меня единственного был мобильный телефон. Дело не в харизме, лидерских качествах, просто нужно было звонить Дашкевичу в Минск. Я вернулся и сообщил об этом родителям, и мне отец говорит: «Ты же понимаешь, будут проблемы, причем проблемы скажутся на наполняемости холодильника». И я подумал: блин, может, реально не заниматься? Хочется и активистом быть, и вкусно есть. Чтобы всё было как раньше, только еще и с «Молодым фронтом». Но эту мысль я быстро отогнал. Там уже, конечно, началось… Кстати, холодильник всегда был полный, в этом плане всё ок.

— В России дети вышли на протесты. Что ты думаешь: в Беларуси могут выйти такие же 10-летние Иваны? Что должно произойти, чтобы их оторвало от видео Влада Бумаги: «Влад Бумага раздает 5000 баксов курьеру»? Что их может вдохновить, чтобы они встали и тоже, как и ты, вышли?

Российских школьников задерживают на протесте против пенсионной реформы в Санкт-Петербурге. Фото Давида Френкеля.

— Послушай, Влад Бумага и должен это сделать, на самом деле. Просто у инфлюэнсеров должен появиться запрос на политику и мода. То есть Навальный — ок, персонаж для ютуба. Сегодня в России рэпер Фейс, который про бургер и половой орган раньше пел, записал очень прикольный альбом. Теперь все 10 песен он поет жестко о том, что происходит в России. Фейс — кумир людей. Как-то появляется в России запрос на то, что люди говорят о политике, критикуют власть. Нагиев у Дудя довольно резко говорил про это всё, Нагиев тоже многим нравится.

Просто нужно, чтобы в Беларуси Влад Бумага как-то заинтересовался тем, что происходит. Как это сделать? Я реально не знаю, правда. Слишком сложный вопрос. Мы на него отвечали в «Молодом фронте», но, как знаешь, не получилось (смеется). Когда-нибудь, может, что-то удастся, а может, не удастся вообще. Нет ведь такого правила, что должно стать так когда-нибудь.

Иван Шило. Фото: palitviazni.info.

Про «Молодой фронт», Дашкевича и религию (21:01)

— Хочу спросить про «Молодой фронт» — ты частично начал, — как тебе там было с твоими взглядами? Есть Дашкевич, очень религиозный, очень, и есть Шило — атеист. Есть Дашкевич — гомофоб, и есть Шило, который говорит: блин, пусть кто кого хочет любит.

— Который, может, с парнями целовался?

— Как это совмещалось?

— Послушай, я же не был таким с самого начала.

В Минске был такой ресторан «Криница» напротив КГБ, там были сходки «Молодого фронта», все начиналось с молитвы. Плюс у меня были какие-то поиски Бога. В связи с тем, что организация у нас христианская, я читал Пашу Северинца, где у него Бог 10 раз на странице большими буквами, и ходил в костел, думал: сейчас со мной что-то произойдет, — не произошло. Потом я даже был в протестантском лагере, где «аллилуйя!» люди поют, чувствуют, как Иисус в них вселяется, падают — прикольно. Я уехал через сутки, поскольку меня заманили туда. Это мне уже 16 или 15 было. Поэтому были некие поиски.

Но когда тебе 16 лет, есть авторитеты: Дашкевичу — 25, Северинцу — 30, видно, на тот момент. Сложно им сказать, типа: ребята, это какая-то ерунда, я думаю иначе. Ты подчиняешься, просто молчишь во многих ситуациях. Так было до определенного времени. Потом я сходил в армию и подумал, что я уже достаточно взрослый, чтобы говорить об этом открыто, как я все вижу и чувствую. С этого начались скандалы в «Молодом фронте».

Дашкевич просто приходил и говорил: «Не плохо было бы записать обращение по поводу ЛГБТ и их там пнуть очередной раз». У нас было либеральное крыло, мы устраивали бучи просто, блокировали эти решения, очень сильно ссорились — это все, конечно, бессмысленно, все равно эти элгэбэтэшные заявления принимали.

Я же еще курил сигареты в то время. Понимаешь, это было не очень для организации: во-первых, я еще ребенок, а во-вторых, это христианская организация, а я хожу курю сигареты. Многие молодофронтовцы так делали, даже известный Дмитрий Федорук, который почти святой, он тоже покуривал сигареты, тоже выпивал. И мы прятались от Дашкевича, мы как дети были, курили реально за углом. Был какой-то митинг, мы покуривали, на митинге уже не курили: там БТ может снять, мы понимали последствия, как это плохо.

Когда я вернулся из армии, мы поехали с Дашкевичем в Эстонию, у нас там были какие-то встречи в парламенте, нам сняли номер один на двоих. У нас спрашивают: номер для курящих? Я говорю: да! Я решил сделать каминг-аут, что я курю сигареты (смеется). Это так глупо! Я зашел в номер, закурил сигарету. Это такое дно, конечно (смеется).

— Что сказал тебе Дашкевич? «Одумайся, Иван, Бог тебя любит»?

— Просто мне казалось, что в 19 лет ты выглядишь взрослым, но это не всегда так. Дашкевичу было 27 лет, он просто смотрел: «Какое-то дитя. Зашел, курит сигарету. Что он хочет показать, что он повзрослел после армии?» Мне так казалось, что я здесь могу свободно курить. Дашкевич ничего не сказал.

Программа Калиновского (24:21)

— Программа Калиновского — насколько она была вредной для Беларуси?

— Я думаю, что нет, она не была плохой. Очень классно, что много людей поехало, поучилось, и некоторые вернулись. В общем, эти счета, подсчитывать, что полезно для Беларуси, неполезно… Ну была программа, была инициатива, люди поехали поучились.

— Это правда, что процентов 90 среди участников были фейковыми активистами, люди, скорее по телику видели о репрессиях, чем реально участвовали в каких-то акциях, были задержаны?

— Не девяносто, но процент был большой. Скажем, 99% участников программы Калиновского — это те люди, которым не грозило исключение в Беларуси.

В какой-то момент перестали исключать из университетов, это были единичные случаи, причем очень часто эти люди в Польшу не ехали, например, Татьяна Шапутько. Но сами правила программы Калиновского предусматривали, что такие люди могут там быть, так как ее расширили до того, что если твой папа — активист оппозиции или даже журналист, или правозащитник (очень широкие формулировки), то ребенок может поехать в Польшу и поучиться. Поэтому, в принципе, очень и очень много детей политических лидеров и не лидеров также учились в Польше. А дети ведь не должны отвечать за своих родителей, идти по стопам? Поэтому да, конечно, многие люди ничего не знали, ничего не понимали, задавали странные вопросы.

Все же знают эти легенды о том, что программой руководил (может, и руководит) пан Малицкий, сотрудник Варшавского университета. Когда происходит набор, он что-то произносит, и встает молодой человек, спрашивает: «А вы тот самый Калиновский?» (Смеется). Поэтому, конечно, случались такие разные маленькие ситуации. Но, в принципе, я искренне не хочу никого осуждать за это.

— Был Иван Шило — своего рода икона борьбы, которого в 16 лет могли посадить за отстаивание национальных интересов. И был Иван Шило, который в 27 лет написал: «Любая война — и меня через час в Беларуси уже не будет». Я хочу понять: был тот Иван и вот этот Иван — в какой момент произошел перелом, переоценка ценностей?

— Не было никаких изломов и переоценки ценностей, так как жизнь была всегда для меня важна и умирать никогда не хотелось. Сидеть в тюрьме — ок, это ничего, можно на это пойти. Умирать за что-то абстрактное и вообще умирать я никогда не собирался, не хотел. Если бы у меня в 16 лет спросили, пойду ли я воевать, — нет, не пойду. У меня было четкое представление против всего милитаристскую — в 16, 17… Я помню, когда я оканчивал школу, я реально говорил: никакой армии, я вообще в этом не хочу участвовать. Просто так получилось, что я в армии оказался. А то, что я сказал, здесь нет противоречий.

— Бойцы АТО умирают за нечто абстрактное?

— Да, за абстрактное, я думаю.

Смотри, АТО происходит сейчас. Воевали люди три тысячи лет назад? Да. Были у них какие-то ценности? Да. Они что-то защищали важное? Безусловно! Любая война она про какие-то ценности, идеалы, защиту, что-то красивое. Имеет сегодня смысл, как кто-то где-то в древности, в Древнем Египте, умер? Нет! Значение есть только, прожил этот человек 20, 40 или 60 лет — для него конкретно в той ситуации. Поэтому никогда не надо воевать.

Понятно, что есть просто часть людей, которым хочется повоевать: если нет войны, они идут в ОМОН служить. Пусть идут и пусть воюют. Их достаточное количество, если им хочется. Это совсем не про меня. Любые войны — это плохо. Мир во всем мире — то, что должно быть, как бы банально это ни звучало.

О возвращении в Беларусь и наркотики (28:25)

— Почему ты вернулся в Беларусь?

— Я вернулся в Беларусь, потому что употреблял очень много наркотиков в Польше. У меня случилась передозировка небольшая одним веществом, я чуть не умер. В Польше очень доступные наркотики, их просто купить, это стоит недорого.

Когда я начинал там понюхивать, это было так: я иду в клуб, там чуть-чуть понюхал, потусовался — всё класс, нет ничего такого, ты больше общаешься с людьми, у тебя хорошее настроение. Я обнаружил себя ночью, во вторник, с граммом амфетамина, нюхаю — мне не весело, я не иду уже ни на какие танцы. Я понял, что заходит далеко, так не надо. Радикальный способ был уехать туда, где за наркотики большая ответственность, где купить их сложно. Я понюхал, когда садился на поезд, последний раз.

Я приехал в Брест, мне укололи тройчатку. Тройчатка — это от давления, успокоительное и для сна. Потому что у меня были панические атаки после этой передозировки, то есть когда я нюхал, меня начинало трясти, я бегал по варшавскому вокзалу, оставив вещи. Панические атаки — не выдуманная вещь, это абсолютно не шутка. Я просто стоял, у меня началась паника, я не знал, что делать. Я чуть вышел из поезда, едва не повалился, у меня тряслись ноги. Я кинул вещи, человек попросил у меня сигарету — я не мог ее достать. Я бегал по Варшаве, после как-то собрался, доехал до Бреста.

Чем отличаются белорусские вокзалы от польских? У нас есть медпункты. Спасибо родине за это! Я пришел туда, она мне говорит: «У тебя давление 150 на что-то. Почему так?» Я говорю:« Ну, я же студент, сессия в Польше, не спал несколько дней, выпил кофе, поэтому сделайте что-нибудь со мной». Мне вкололи успокоительное, я лег и спокойно спал до Минска в удобных поездах, где есть лежачие полки. Такая история.

— И ты выступаешь за легализацию марихуаны?

— Естественно. Да-да-да. И декриминализацию других наркотических веществ.

— Почему?

— В том числе потому, чтобы у людей не случались передозировки, потому что тебе дилер не расскажет, как это нюхать и как это употреблять. Если это будет продаваться каким-то образом и объясняться людям — так будет правильно. Чтобы это не было какое-то таинственное вещество.

Почему марихуана? Ну марихуана — нормальная тема. Ну, наркотик — алкоголь наркотик, сигареты наркотик. От марихуаны точно никто не умирал. От марихуаны становится плохо людям, память немного теряется, работоспособность падает. Но процент людей, которые пострадают от наркотиков, алкоголя и вообще пострадают в жизни, он всегда будет.

— Ты бухаешь?

— Выпиваю, да, выпиваю.

— Ты же бросал!

— Конечно! 45 дней не пил.

— И что потом произошло?

— Вчера пил, например. Ничего не произошло. Просто скучно, не знаю, чем заняться. Нет, не так!

Я много выпивал раньше в поисках девушки, любви, чуда. Люди пьют, чтобы что-то изменилось. У тебя есть какая-то жизнь, и ты хочешь, чтобы больше красок стало, больше уверенности или думалось о будущем проще. Ты идешь в пятницу в клуб какой-нибудь, — я в клуб не хожу, — в бар, где немного танцуют. Ты думаешь: я вот сейчас выпью — и произойдет (то же самое с наркотиками) что-то, я смогу с кем-то познакомиться. Теперь у меня есть девушка, и в принципе я пью мало и редко, потому что мне такого чуда уже искать не надо, и как-то стало нормально.

Раньше, конечно, да, выпивал. Но не было запоев, мне сложно пить два дня подряд, реально, морально я просто не могу это выдержать, но бывало. Но если пить, то пить много. Когда я выпиваю 2 пива, вероятность того, что я выпью еще 6, колоссальная. 8 пива за вечер — очень может даже. Раз в неделю. Так много кто живет в этой стране («в этой стране» — типа я, такой, отдаляюсь), в нашей стране. В общем, во всем мире много кто работает, пьет на выходных, потом страдает, а в понедельник снова оказывается на работе.

Об отношениях с ЛГБТ-активисткой (32:58)

— Я хочу немного назад вернуться к программе Калиновского. Когда ты учился в Польше, у тебя были отношения с ЛГБТ-активисткой Варварой Красуцкой.

— Да.

— Она писала рассказ о ваших отношениях, он был опубликован…

— У меня нога затряслась (смеется).

— Я должна это спросить, извини.

— Конечно.

— Она писала о том, что сделала два аборта, стала бесплодной. Это правда или вымысел?

— Не знаю, если честно. Покажет время, думаю, про последнее, про бесплодность. Про аборты: один точно аборт она сделала, второй, может быть, это немного вымысел. Есть большая вероятность, что это правда, но про один — 100%.

— Тебя это беспокоит как-нибудь?

— Ну да, это неприятная ситуация, было бы странно, если бы я сказал, что мне все ок, без разницы. Естественно, это были большие переживания. Я вот сейчас сказал — у меня рука затряслась, нога затряслась. Это не то, о чем я могу говорить с безразличием. Но в принципе, ок ситуация, хорошо, что так все получилось.

— То, что она это опубликовала, тебя возмутило?

— О да! Я был просто взбешен, если честно. Причем понимаешь, как было. Она говорит: «Я хочу что-нибудь написать, чтобы стать скандальной». Есть тема: надо писать о программе Калиновского. Ведь многие этих калиновцев не любят, надо писать.

— Ты стал продюсером.

— Надо написать все как есть: про наркоту, алкоголь, левых людей. Она говорит: «Да, слушай, хорошая идея». И потом она это написала, только я еще там оказался (смеется). Эй, я так не планировал, извините.

Написала и написала, но в Польше еще же поставили спектакль.

Адарья Гуштын.

— Поставили?

— Да, был спектакль, его показывали в городе, где я учился. Какой-то чел играл меня. Но я не читал — сразу говорю. Я очень много знаю, мне сбрасывали отрывки, у меня спрашивали…

Это интересная тема была, так как в фейсбуке об этом не писали.

— Тогда особенно это не было распространено.

— Все было уже топ с Facebook, но просто никто не знал, лезть ли в это, как реагировать. Читало очень много людей, очень много! Со мной разговаривала куча людей, но никто не написал пост: что вообще происходит?

— Читать это очень сложно. Это на грани с порнографией.

— Я, может, когда-нибудь прочитаю, если честно. Хотя, слушай, обманываю: я хотел прочитать — удалила же, нет. Теперь уже не найдешь. На протяжении последнего года думал: надо, надо прочитать. Не нашел.

— Но, в принципе, публично обсуждать отношения для тебя нормально? Для тебя нормально, потому что ты сам имеешь такой грех. Теперь могу ошибиться, поправь меня. «Интересно, почему моей девушке не нравится, что мне нравится другая девушка?» И все знают, кто одна девушка, кто другая.

— Я такой мудак! Извиняюсь сразу перед Ольгой Горопучик. Я тогда просто пил.

— Ты решил все же еще раз напомнить.

— Я говорил об этом потом, было интервью на «Куку» о неудачных свиданиях. Я сказал: в той ситуации я был большим мудаком.

— Эту практику «Дома-2» завершил или будешь продолжать?

— Я просто перестал любить одну девушку и начинал любить другую. И мне страшно было это разорвать, закончить, поэтому я начал тянуть. Это не были физические измены, но это тоже предательство.

— Почему об этом должна знать тысяча человек?

— Ну, потому что я мудак, в этой ситуации мудак. Знаешь, как тогда было еще: одна меня заблокировала, другая заблокировала, и я был обижен на весь свет.

— Ты пытался достучаться и стал писать публично?

— Это же терапия, ты пишешь о том, что у тебя болит, фотографируешь себя, когда ты себе не очень нравишься. Тут нечего говорить, нет оправдания просто. Так делать нельзя. Если вы чувствуете, что чувств больше нет, нужно все заканчивать, не тянуть и не обманывать других людей.

Про русский язык (37:04)

— Почему ты разговариваешь по-русски? Я искренне думала, что хотя бы на этом интервью ты будешь говорить по-белорусски. Это было бы органично.

— Это же язык моих родителей, мой родной (смеется). Я с детства разговариваю по-русски, в чем проблема? Так получилось, на «мове» разговаривал лет восемь, а потом уехал в Киев на стажировку в «Крым.реалии» и пришлось говорить по-русски — люди из Крыма там, не из Украины. И как-то так вышло, что я месяц в Киеве (это очень странная история) говорил по-русски и не смог вернуться к «мове». Не знаю.

— У меня была версия, что по-русски тебе проще «снимать каких-нибудь телок» в баре…

— Я не такой человек, ты что! Я не могу познакомиться в баре, это история не про меня. Про «снимать телок» — это не про меня, нет, ты что! Для таких, как я, есть тиндер, есть лайки, ты просто ставишь лайки, лайки, лайки И не пишешь, полгода ставишь лайки. Нет, ты что? Я девушек в баре могу на такси домой отправить. Мне вся эта эстетика, — пойти, пьяным воспользоваться положением, — она мне не нравится.

— Иван — джентльмен.

— Второй важный момент: ты сидишь с девушкой, выпиваешь… Если выбирать между сексом и алкоголем, я выбираю алкоголь. Это реальная история, когда я сидел с девушкой в курилке и она говорит: «Послушай, может, мы пойдем к тебе?». Я отвечаю: «Давай лучше выпьем». Потому что я не хочу пьяного секса, непонятно с кем. Это глупость. Ты проснешься, у тебя будет похмелье, непонятно, что за человек с тобой, мир будет казаться ужасным. Поэтому снимать (что за слово такое!), знакомиться с девушками в барах, потом каким-то образом это использовать или использовать алкоголь, — это никогда не было про меня. Я этого не делал и не буду.

Про групповой секс (39:08)

— Я сейчас задам вопрос, от которого у тебя может задергаться нога. Групповой секс — для тебя норм?

— Не задергалась (смеется).

— Ок. Продолжаем.

— Ну как тебе сказать. Я как-то разошелся с девушкой и не хотел начинать новые отношения. Мне нужен был секс, как и многим людям на этой земле. Так устроен мир — нужен был секс. Когда ты просто ищешь секс без обязательств, обязательно эти обязательства появляются либо у одного, либо у другого партнера, секс потом во что-то перерастет. Кто-то будет обижен, кто-то захочет остаться на ночь.

У меня тоже были отношения, где я просто встречался с девушкой, мы занимались сексом, а она потом мне говорит: «Так я останусь?» Вот этих моментов неловкости, «потому что нет, мы так не договаривались, ты не останешься», хотелось избежать. И для этого я пошел путём семейных пар, потому что вероятность того, что они потом захотят разрушить свою семью, оставить своих детей, мало. Это не то, что я адепт группового секса.

— Ты просто за семейные ценности!

— Это была просто возможность секс получать бесплатно, хотя платно я тоже это делал, я иногда пользовался услугами проституток. Это дорого. Чтобы регулярно получать секс, надо много зарабатывать. Если ты можешь за него платить — нормальный вариант. А второй вариант — искать семейные пары, с которыми ты спишь и реально никому ты больше не нужен. Они тебя тоже используют в своих интересах, им тоже не нужен человек, который впоследствии будет цветы носить женщине или мужчине. Поэтому начал ходить на свидания с семейными парами, иногда у меня был групповой секс.

— Заявление милиции, когда разогнали свингерскую вечеринку, — о том, что «покушаются на традиционные отношения мужчин и женщин». Ты когда это все читал, у тебя какая была реакция? Мне кажется, это какой-то опасный сигнал, что к тебе могут ворваться прямо в квартиру и сказать: чуваки, вы, по нашему мнению, занимаетесь не тем, чем нужно.

— Честно, не было никакой реакции, на тот момент я ко всему этому остыл и перестал участвовать. Милиция — она вообще плохая, Шуневич плохой, все, что он говорит, плохо. Ты к плохому привыкаешь, читаешь и думаешь: господи, что за жесть? Но не более того. А остыл к групповому сексу, потому что это тоже эмоции, я тоже не просто человек, у которого есть…

— Тебе просто надоело, что тебя используют?

— Нет, было иногда неприятно. Секса, разумеется, хочется. Ты сидишь с людьми на кухне у себя дома, они пьют водку (это первый плохой знак), они говорят: «Послушай, а что ты за музыку слушаешь? Давай мы включим своё». Они включают радио «Шансон», они очень неприятные люди, но вы оказались в этой комнате, ты думаешь: «Ну куда уж отступать, займемся, пожалуй, сексом». А после секса думаешь: «Господи, куда я вообще попал?» А они говорят: «Мы ж останемся, мы едем в наши Смолевичи через пять часов, поэтому мы с тобой переночуем?» Я говорю: «Хорошо, только я с вами спать в одной постели не буду», — и замыкаюсь в комнате. Они приходят ко мне и говорят: «Слушай, давай, может, еще раз займемся сексом?» Я просто прячусь под одеялом и говорю: «У меня панические атаки, оставьте меня, пожалуйста». Короче, у меня очень плохие иногда бывали ситуации. Поэтому, думая о сексе, надо помнить, что будет после секса.

— Ты читаешь комментарии о себе?

— Нет, нет, не читаю. Иногда читал…

— Когда была ситуация с «Белсатом», я вообще думала: «Интересно, у Ивана вообще там есть отдых или он сидит и во всех ветках отвечает?»

— Я не читаю комментариев на «Нашей Ниве».

— Почему?

— Их много, это неинтересно: анонимные люди какие-то. Хотя они интересны тем, что анонимно ты можешь сказать больше и резче. Но то, что пишут в фейсбуке, я прочитал почти все, где можно было найти по моей фамилии или по тегу.

— Ты можешь вспомнить какой-нибудь комментарий, который тебя оскорбил, испортил тебе настроение.

— Я читаю комментарии с 14 лет, в той или иной степени, в разных ситуациях. Это не первая фейсбук-война, у меня здесь разные есть медали.

Мне пофиг, честно. Есть комментарии, которые, если напишут, мне будет больно, да, правда есть. Если напишут о том, что у меня лишний вес, например, это меня реально зацепит, если напишут про кривые зубы, возможно. Может быть, про лысину — вот я сижу в шапке, — это будет немного обидно.

— Такие мелочи тебя могут обидеть?

— Все остальное, что пишут про мои взгляды или позицию, — все ок. Я также пытаюсь сделать вид, что я такой непробиваемой и мне пофиг. Схожу с ума, конечно. Даже в этой ситуации с «Белсатом» я допустил несколько эмоциональных комментариев, они, конечно, не такие были заметные, да я и жертва, мне можно иногда. Но да, эмоции бывают.

Про «светского льва» (44:23)

— Когда тебя впервые назвали «светским львом», какова была твоя реакция?

— (Смеется.) Лол, лол, лол. Ну прикольно, меня развлекает эта тема, на самом деле. Мне просто не нравится, когда об этом мне говорят друзья — потому что какой я светский лев? — но если об этом пишут, это ок. Если я привожу в бешенство людей, потому что об этом пишут, мне нравится смотреть иногда.

— Знаешь, какой самый залайканный коммент под этим? Я вчера пересмотрела.

— Нет.

— «Иван не лев, а светская шиншилла».

— Не могу представить шиншиллу, поэтому не смеюсь, но хороший комментарий, ок, классно.

— Я сейчас ошиблась, это был ответ на твой пост про войну.

— Как это вообще можно мешать, война — это важная тема.

— Лев — он будет драться, а шиншилла будет сидеть в клетке.

— А, вот как. Господи, слушай… Я могу, но не хочу сейчас стрелять, вступать в спор с анонимными и не только комментаторами. О войне я уже сказал. И очень хорошо будет, если это будет только такой теоретический спор.

Об отношении к Лукашенко (45:31)

— Я читала на «Свободе» твой текст, что-то вроде «Топ особенностей, если вы живете в Беларуси». И там была прикольная штука про Лукашенко, ты пишешь (цитата большая, но я все же зачитаю).

— Мне нравится.

— И мне тоже: «Относитесь к Лукашенко как к дождю: против дождя нет смысла бороться, можно уехать в другую страну, где его меньше, можно приобрести зонтик, просто привыкнуть и даже полюбить. Или говорить, что дождь — это лучше, чем метель». Как ты относишься к Лукашенко?

— Мне кажется просто, что Лукашенко перестал быть исключительно каким-то политическим объектом, к которому можно относиться как к политику. Он общий, все говорят: Лукашенко в каждом из нас, Лукашенко, Лукашенко… Не знаю, честно, как бы так коротко ответить про Лукашенко.

Он меня иногда развлекает, говорит прикольные вещи. Например, тема из «Давай, до свидания». Это же настроения многих людей. Лукашенко немного воюет с Россией, он такой странноватый, но он все равно за нас. Он многим стал немного симпатичнее. Киркевич, который в тюрьме сидел из-за Лукашенко, говорит: его нужно поддержать, чтобы у нас не было войны. Произошла такая перемена. Я правда себе напоминаю: люди умерли, людям поломали жизнь, люди сидели в тюрьмах, у Козулина жена умерла, пока он сидел — это вообще не пустяковая история.

У меня есть такое желание полюбить Лукашенко, как старшего брата… Не полюбить, а стать ок с этим: немного посмеиваться, какой классный комментарий, а тут сделали IT-страну, все будет классно. Но я себя здесь…

— Сдерживаешь?

— Не сдерживаю, говорю себе: эй-эй, не надо. Это плохой путь, короче.

— У тебя есть ответ на вопрос, который задают всем оппозиционерам: если не Лукашенко, то кто?

— Сам вопрос плохо сформулирован. Он сформулирован выгодно для Лукашенко, будто нет альтернативы. Дело не в людях, я теперь тоже буду говорить стандартную глупость про институты, гражданское общество и все такое, когда президент имеет не такое большое значение, как Дуда в Польше, например.

— Тебе же, наверное, не раз говорили, что ты изменил своим ценностям, изменил Беларуси. Бог тебя любит, Иван, вернись?

— Слушай, нет, у меня нет таких ощущений. Просто нет единого правильного инструмента, как считать пользу для Беларуси, что надо делать, чего не надо. Я думаю, что я не самый плохой человек, честно, у меня есть какие-то понятия и жизненные ощущения, как надо все в жизни делать. Я здесь живу, я точно не делаю эту страну хуже, поэтому всё класс, у меня нет такого ощущения.

— Спасибо большое за беседу.

— Класс! Спасибо.

После беседы (48:25)

Иван и Илья Шило.

— У тебя была девушка в Солигорске, ее звали Кристина, я ее не знаю, говорят, она была супер-пупер красивая и классная.

— Можно найти в фейсбуке.

— Ты ушел в армию, она тебя не дождалась. Потом ты такой возвращаешься из армии — а она встречается с твоим братом.

— Нет, она не встречалась с братом! Она находилась с братом в одной постели, это необязательно означает секс, но, возможно, все к этому шло.

— Все еще хуже, я пыталась, Иван, более корректно сказать.

— Ну, это было, конечно, неприятненько. Я заплакал, реально, как только увидел. Но я ожидал, что что-то такое увижу, чувствовал.

— Ожидал от нее или от брата?

— От них обоих. Там предыстория такова, что мой брат собирался с ней встречаться, первый раз в жизни с девушкой. В результате встречался я. Самое главное, что в принципе я, когда в армии служил, собирался с ней разойтись. К этому шло.

— Как вы с братом это порешили?

— Очень просто, на самом деле. Не было какого-то разговора, Кристина тоже исчезла из жизни нас обоих. Я говорю: в 17 лет очень странные вещи происходят, хорошо, что все живы, ничего особенного не произошло.

— В той ситуации хорошо что так.

nn.by

Хочешь поделиться важной информацией
анонимно и конфиденциально?

Клас
Панылы сорам
Ха-ха
Ого
Сумна
Абуральна
Чтобы оставить комментарий, пожалуйста, включите JavaScript в настройках вашего браузера
Чтобы воспользоваться календарем, пожалуйста, включите JavaScript в настройках вашего браузера