О бюджете, целях организации и Молодом Фронте: большое интервью с новым лидером БРСМ
В сентябре БРСМ отметил 16-летие. К этой дате организация подошла с новым руководителем — Дмитрий Воронюк сменил на посту Андрея Белякова.
По случаю дня рождения БРСМ Воронюк ответил на вопросы «НН».
Читайте: Новый глава БРСМ — уроженец Ташкента, живет с женой и сыном в общежитии
Мы встретились с главой организации, когда тот возвращался с работ по благоустройству спортивной площадки и не успел еще вернуться к официозу.
НН: Вы родились в Ташкенте. Как же так вышло и как потом вы оказались в Беларуси?
Дмитрий Воронюк: Мои родители белорусы. Так вышло, что во времена СССР оказались в Ташкенте. Работали там в аналоге Белстата. Но каждое лето я ездил в Беларусь, мне здесь очень нравилось. Потом, после распада СССР, люди стали массово переезжать, мои родители вернулись. В девятый класс я пошел в Могилеве.
НН: Тяжело ли давались профильные предметы, которых не было в Узбекистане?
ДВ: Первый год я был освобожден от белорусского языка и литературы. Да, говорить и писать мне было трудно, но литература меня впечатлила. В Ташкенте я не был знаком ни с творчеством Короткевича, ни с Купалой, ни с Танком. Мне было очень интересно. Даже теперь я вижу как одну из своих задач на будущее — научиться красиво разговаривать по-белорусски.
НН: Ну а как попали в БРСМ?
ДВ: Учился в универе, на первом курсе. Проводился кубок по футболу от БРСМ, параллельно с внутренними соревнованиями. И туда можно было заявить любую по составу команду, без привязки к курсу, но условие — быть членом организации. Так и вступил. Впоследствии поучаствовал еще в нескольких мероприятиях, затянуло, можно сказать, что эту организацию я полюбил. Потом окончил университет, служил в армии, после службы надо предстояло ехать учителем в Белыничский район. Но появилась вакансия руководителя университетской первички. Меня помнили как активного студента, вот и пригласили. А я согласился.
НН: В интернет-обсуждениях после вашего избрания было много критики: мол, этот человек нигде никогда не работал, кроме БРСМ. Что ответите на критику?
ДВ: Да, трудовая книжка у меня такая — только БРСМ. Я сам немного переживал из-за этого. Не горжусь, но и плохого ничего не вижу. Да и нельзя сказать, что я мало повидал. Я и на заводе по производству плитки успел поработать, и в городском центре культуры, и даже диджеем. Так сложилось, что после службы армии работаю в БРСМ.
НН: Ответьте тогда на самый популярный вопрос к БРСМ: зачем он существует? Какова его реальная деятельность?
ДВ: Вопрос справедливый. В нашем уставе записано «дать возможность молодому человеку всесторонне развиваться», и под это подпадает вообще все. Теперь уже, конечно, — и с моим приходом тоже, — мы ведем поиск конкретных направлений, которые понемногу за последние годы стали вырисовываться.
Можно выделить гражданско-патриотическое воспитание, популяризацию государственных символов, культуры. Есть у нас и строительные отряды с волонтерами, от чего мы не намерены отказываться.
Но главное — это подготовка лидерской элиты. Тех, кто всесторонне развит и способен вести за собой, занимать ответственные должности во власти и на предприятиях.
Ну и второе — институт связи и поддержки для молодежи. Чтобы каждый знал, что если он к нам обратится с той или иной проблемой, то мы его не отфутболим подальше, а выведем эту проблему на иной уровень и поможем решить.
Школьник хочет открыть бизнес? И что, ему к юристам идти? Пусть к нам обратится, мы ему объясним, что и как работает. И так далее.
НН: А с какой программой вы шли на выборы?
ДВ: С такой вот и шел: отказ от ряда старых проектов и изменение некоторых существующих, постановка четких целей, ребрендинг организации. Я также считаю важной поддержку школьников. Пожалуй, их главная проблема — это полная неопределенность в выборе жизненного пути. Десять лет он учится, и лишь в последний год, как правило, начинает тыркаться и выбирать себе профессию, основываясь на часто произвольно составленных тестах профессиональной ориентации. Мне кажется, что это неправильно, и надо по-настоящему помочь им с профориентацией. Чтобы школьник еще во время учебы посмотрел, как работает программист, журналист, бизнесмен, инженер… чтобы у него вместо иллюзий было ясное представление, и в 11 классе, когда уйма других проблем, у него уже более-менее имелся план, и доля ошибочных решений при выборе профессий стала меньше.
Вы даже не поверите, с какими проблемами иногда обращается молодежь. Я делал стрим в инстаграме, куда люди присылали вопросы. И вот, какой-то школьник интересовался, как лучше познакомиться с девушкой, как дальше действовать. Смешно, но это действительно их интересует. А у кого спросишь? Хорошо, если отец подскажет, а если его нет или его методы из прошлого века сегодня уже не работают? Вот с такими проблемами к нам тоже обращаться можно, молодому человеку подскажут его ровесники.
НН: Чем современная молодежь отличается от предыдущих поколений?
ДВ: Сегодня главная ценность молодежи — это самореализация.
Раньше, скажем, в эпоху «уравниловки», было не особенно важно, какую дорогу выбирать, поскольку возможности и зарплаты были плюс-минус равными у всех.
Сегодня же мир открыт, если имеешь телефон с интернетом и знаешь английский язык, то тебе открыты все библиотеки мира, развивайся.
Поэтому молодежь хочет признания в своем деле.
Ясно, что такие не все — часть все равно будет придерживаться патерналистских настроений, и наша, в том числе, задача, эти настроения ломать. По крайней мере среди членов нашей организации. Не надо думать, что тебе все в этом мире должны, что государство должно обеспечить тебя всем.
НН: А чем наша молодежь отличается от зарубежных сверстников?
ДВ: Я был недавно на молодежном фестивале в Сочи, куда приехали люди со всего мира. И можно сказать, что мы все одинаковы: эта открытость, импульсивность, максимализм… Даже мимика одна и та же. Возможно, отдельные подходы к жизни у них другие и проявляются уже в период взросления в конкретном регионе. А в остальном…
НН: Справедливо ли, по-вашему, что в нашей стране масса должностей занята людьми в возрасте, пенсионерами, а молодежь отодвигают на второй план?
ДВ: Здесь важна золотая середина. Нельзя же оставить одних только молодых. Но здесь я придерживаюсь мнения, что если молодому доверили нечто ответственное, то он постарается не подвести, проявить себя. Это отличает его от пенсионера. Возможно, правильным был бы такой подход: когда руководитель в возрасте, а заместители — молодые. И с них втрое больше спрашивать.
НН: Какой бюджет у БРСМ?
ДВ: Я не хочу пока об этом говорить. Отвечу так: у нас есть планы опубликовать годовой отчет, где будет прописано, на что мы тратили средства. Но и в таком случае найдутся те, кто станет критиковать. Вообще, в планах — к следующему съезду, через 5 лет, попытаться выйти на самофинансирование.
НН: Распространенная претензия в адрес БРСМ — что туда записывают автоматом и под угрозой каких-либо санкций.
ДВ: Абсолютно не согласен! Такое, может быть, и было когда-то. А теперь я прошу, призываю: если есть такие факты — сообщайте нам. Мы сегодня просто рассказываем об организации, а не загоняем. Возможно, какой-нибудь педагог-организатор и говорит: мол, вот вы поступите, и вам общежитие тогда дадут… Не БРСМ дает, а активная работа! Активная работа в жизни универа может принести плоды в виде приоритетного предоставления места в общежитии. Когда вступаешь в БРСМ, то это прежде всего коммьюнити: ты активный, тебе небезразлично. Поэтому автоматическое массовое включение в организацию — это исключено, такого не должно быть, я категорически против. Каким же тогда будет качество кадров?
НН: А выйти из БРСМ как?
ДВ: Заявление написал, в первичку принес — и никаких вопросов.
НН: Может ли успешно развиваться организация с государственными дотациями и без конкуренции?
ДВ: Я думаю, что может. Каждый человек прямо сейчас в интернете может лично ко мне обратиться с той или иной проблемой или идеей, и мы его услышим. Конкуренция? Это хорошо. Но я бы не сказал, что конкуренции нет. Если объявляется бюджетное финансирование, например, на реализацию государственной молодежной политики от Минобразования, то мы подаем заявки, как и многие другие организации. «Лига добровольного труда», например, ЮНЕСКО… И не всегда мы выигрываем.
НН: Вопрос о негосударственных организациях, которые фактически вне закона. Условный Молодой Фронт не может легально проводить мероприятия в школах или участвовать в конкурсе на госфинансирование. Зато БРСМ и вышеназванную организацию иногда противопоставляют на государственном телевидении. Что об этом думаете?
ДВ: Сам я редко слышал, чтобы нас противопоставляли. О делах Молодого Фронта я вообще не в курсе. Но думаю, что любая организация должна нести конструктив. Если бы они предложили нам что-то, что мы своими силами провести не можем, но без политики… Привести площадку спортивную в порядок, например, то это даже можно обсуждать. Но без лозунгов. Мы открыты к конструктивному сотрудничеству. А если только критиковать… Это неприемлемо. У нас ведь тоже есть политическая позиция — мы поддерживаем главу государства и не стесняемся об этом говорить.
НН: Еще раз упомяну Молодой Фронт: за свои убеждения некоторые из них пошли в тюрьму. А есть ли у БРСМ такие убеждения, за которые вы готовы пожертвовать свободой?
ДВ: Я бы такие грубые параллели не проводил. А то, что у нас есть идеалы, то это стопроцентно. Мы поддерживаем наше направление развития, президента. И в этих убеждениях абсолютно едины. Если когда-нибудь придется за это пострадать, ну так что ж…
НН: А что-нибудь такое новое придумал БРСМ, чего не было в комсомоле?
ДВ: Проще говоря, что осталось от комсомола. Действительно, некоторые проекты мы переписали у комсомола, но и много своих. Вспомните «100 идей для Беларуси» хотя бы. Все же комсомол — платформа, от которой пошла наша организация. Но мы хотим идти в ногу со временем. Мы же даже анонсировали, что скоро сменим бренд организации. Мы также готовы перенимать опыт зарубежных молодежных организаций.
НН: Какие существуют варианты для ребрендинга?
ДВ: В следующем году предстоит обсуждение. Но содержание важнее формы. Когда нас станут воспринимать как силу, скажут: мол, здесь я с ними не согласен, но вот здесь они молодцы… Вот к этому мы идем. А ребрендинг — как часть.
НН: Есть мнение, что БРСМ — это не вполне самостоятельная организация: мол, вы просто выполняете установки, которые вам спускают сверху.
ДВ: Могу в шутку сказать, что так было бы проще жить: нам говорят — мы делаем, все просто. Но нет — мы сами с инициативами идем в министерства, в Администрацию президента. Где-то наши предложения причесываются. Но чтобы мы под чью-то дудку плясали? Нет такого.
НН: БРСМ занимался организацией проведения, например, Дня вышиванки. На ваших конкурсах побеждают белорусскоязычные студенты…
На «Дне вышиванки», организованном БРСМ
ДВ: Это любовь к своей стране и корням без каких бы то ни было политических оттенков. Мне самому, например, нравится носить вышиванку, даже носки у меня есть с белорусским орнаментом. Я за границей хожу в вышиванке. В Китае так было — мне россияне завидовали: мол, а у них таких фишек нет. Это как воплощение связи поколений, а не какой-то там политический тренд. «День вышиванки» мы сами придумали и провели. А та студентка года белорусскоязычная из Гродно — она умница, я завидую, когда слышу, как она красиво разговаривает по-белорусски. И на «Королеве Весны» у нас тоже одна из победителей — беларусскоязычная студентка.
НН: А какие ваши предложения по решению одной из стратегических проблем страны — оттока молодежи? Они уезжают в другие страны и, кажется, нет никакой возможности этот процесс остановить.
ДВ: Мне кажется, здесь проблема в том, что мы не умеем себя преподносить, правильно презентовать возможности самореализации на родине. Ну что, разве нельзя заработать в Беларуси? Можно. Если брать длительные временные отрезки, например — 20 лет, то далеко не факт, что эмигрант в Польше или России заработает больше, чем заработал бы здесь. Но есть еще и разница в менталитете. Если ты успешный здесь, то выпячивать это не принято. Поэтому где-то складывается впечатление, что у нас здесь затюканная беднота — это если смотреть глазами современного потребителя информации. А когда открываешь инстаграм западной «золотой молодежи» — то там красивая жизнь, они ее афишируют. Думаю, белорусы ведутся на такую пропаганду, уезжают, но сладкой жизни могут и не найти. Здесь надо дорабатывать: показывать, что в Беларуси можно реализовываться, зарабатывать, и тратить деньги тоже есть куда, отдыхать можно красиво. Словом, у кого какие приоритеты.
НН: Каково ваше основное профессиональное достижение?
ДВ: Как-то ко мне подошел случайный человек — гаишник. И сказал, что побывал на слете БРСМ, и это изменило его жизнь. Мне особенно тепло, когда удается повлиять на чьи-то судьбы. Есть такие трудные подростки, которые уже попали в спецприемник. Мы устраиваем для них встречи со спортсменами, спасателями. Завязываются переписки. Они освобождаются — и у них уже есть мотивация добиться чего-то в спорте или помогать людям. Это спасенные люди. Это не конкретно мое достижение, а организации. Но я также был причастен. Ну а лично мое главное достижение — это семья: жена и сын.
НН: Ну и общефилософский вопрос: что бы вы изменили в стране?
ДВ: Подойду с такой социально-психологической стороны. Я людей люблю. Мне хотелось бы, чтобы белорусы относились друг к другу более открыто и с любовью, чтобы не были равнодушными. Мол, вот кто-то лежит — так пусть лежит, мол, это не мое дело.
И молодежь должна в этом быть впереди.
