Стась Карпов: Для нового поколения неочевидно, что без тысяч «занудных змагароў» они бы жили на окраине Петрозаводска
Прочитал тут на кукушечке интервью с 16-летним парнем. Ну, таким, знаете, энергичным и мобильным. Уверенным и оптимистичным. Он там много рассказывает о том, как саморазвивается, как питается, как занимается спортом. И в конце концов приходит к выводу, что его поколение — «круче» нашего, что оно не будет работать «на дядю». Ну что-то в этом роде.
Короче, поскольку мне 35, я, наверное, могу уже наконец начинать злопыхать в ответ, да?
Просто хочется сказать, что я не знаю, как там у социологов, но внутри меня есть некоторая уверенность: чтобы давать характеристику поколению, надо посмотреть на результаты его деятельности.
В этом смысле, от людей, которые не могут управлять ни страной, ни, даже, автобусом — чего-то требовать рано. И в целом подозреваю, что большой процент нынешних 16-летних таки пойдет работать в больницы, школы, в крупные IT компании, в исследовательские институты, в автомастерские — к «дядям», одним словом. По крайней мере, хотелось бы верить, что не все они будут создавать квиз-пабы «с миссией» и «культом».
Но при всем при том я таки задумался, да.
Мое поколение — какое оно?
Мы много говорили о том, что предшественники — всё про**али.
И именно поэтому они отличаются от нас: у них было то, что они выпустили из рук. Теперь им из-за этого больно. А мы не имеем такой травмы.
С другой стороны, я вижу что мое поколение обязано признать, что надавало массу обещаний, которые не выполнило. Что оно уже почти признало поражение, разъехалось, заткнулось, разочаровалось, прогнулось, перебежало.
Оно и по числу талантов, в сравнении с предыдущим, оказалось струйкой потоньше да дымом пониже.
И музычкой мы не вышли. И написали поменьше да послабее.
Поэтому нас и не убивали, а сажали. И это в худшем случае.
Потому что на большинство нас жирный государственный кот смотрел, зевая, сквозь сомкнутые ресницы: мы — беззубые.
Беззубые — не страшны. Они кусаются, но не проыкусвают.
Слава богу, что «предыдущее поколение» пока еще держит вахту. Но новости последних месяцев напоминают, что все это временно и так или иначе — мы останемся одни, подпираемые нынешними шестнадцатилетними.
Они, конечно, скажут, что все теперь будет иначе. Но надежд на них у меня еще меньше. Хотелось бы ошибаться, но их печальное отличие заключается в том, что они вообще не в состоянии думать про такие немодные, нехайповые абстракции, как интересы нации.
Наше поколение для них — не предыдущее. А просто атавизм, о котором можно почитать в учебнике и пока еще заметить в реальной природе.
Мы им не сильно мешаем, но мы им неинтересны, потому что им кажется, что у них получится изолироваться и поэтому не стоит тратить время на инструкции, которые не понадобятся.
Им кажется, что Беларусь, которая им достанется, — это хорошая страна для квиз-пабов и что если не думать о политике, то можно повторять успехи своих ютубных героев, живя в Шабанах в интервалах между славянским базаром и дожинками.
Им невдомек, что их любимая Зыба появилась потому, что «Наша Ніву» создали сначала в 1906-м, а потом и в 1991-м. Что без тысяч «занудных змагароў» они бы жили на окраине Петрозаводска.
Сформулирую кратко: они не хотят понять, как мир работает. Они хотят получить актуальную инструкцию его использования.
Где нажать кнопку и какая лампочка должна загореться, чтобы был успех.
Мне кажется, они думают, что когда мы окончательно откоптим, мы, которые неизвестно зачем нервируем ментов, носимся со своим белорусским языком и готовы получать дубиналом за эти дурацкие цвета и символы на онучках, то тогда и начнется «здоровая рабочая атмосфера», в которой каждый выкует счастье, которому не будет мешать бессмысленный чиновник с зарплатой в 20 смузи.
В отличие от нашего поколения, они не услышали от предыдущего, что мы хотим сделать и почему это надо сделать.
И не то, чтобы у нас был такой уж тихий голос. Просто им это слушать неинтересно.
Они вырастают населением. Возможно, очень талантливым и ярким.
Но населением, которое не понимает, что если они — иные, то для них уже готовится новая, иная, неповторимая форма унижения, которую они в своих брендовых шмотках и фирменных очках — просто не переживут.
Их называют поколением Z. Ну что ж. Z так Z.
В латинском алфавите еще много букв, хватит надолго. Но настораживает, что Z — самая-пресамая последняя.
