Фиктивный брак ради науки: история гениального математика Софьи Ковалевской
Казалось бы, что героического в том, чтобы быть математиком? Женщиной-математиком? Сразу встает перед глазами школьная «математичка». Но представьте, что ваша жизнь ограничена вековой традицией кухня-дети-муж-церковь. И до вас ни одна из женщин ее не ломала. А если и пыталась сломать раз в тысячелетие, то ее побивали камнями, как Гипатию Александрийскую.
История Софьи Ковалевской продолжает наш цикл «Белорусские героини», который мы готовим совместно с Samsung Galaxy S9|S9+. У вас уже была возможность больше узнать об Эмилии Плятер, Вере Хоружей, Ларисе Гениуш, Алоизе Пашкевич, Алене Киш, Жанне Капустниковой, Марине Лобач, Ядвиге Поплавской, Зинаиде Бондаренко, белорусских декабристках.
Нам «в добром будущем нашем» кажется обыденным то, что еще 150 лет назад было неслыханно даже для Европы. Например, право женщин учиться и преподавать, заниматься наукой.
И первой женщиной, сумевшей преодолеть тысячелетнюю косность, стала Софья Ковалевская.
Она происходила из белорусского шляхетского рода Корвин-Круковских. Согласно семейным преданиям, родоночальниками были шляхтич Круковский и дочь венгерского короля Корвина. Но даже «королевское» происхождение не спасло предков Софьи от унизительного подтверждения дворянства в России в XIX веке.
Отец Софьи, Василий Корвин-Круковский, был военным. Артиллерист, ветеран балканских войн, являлся командиром Московского артиллерийского гарнизона и арсенала и вышел в отставку в чине генерал-лейтенанта.
Мать происходила из ученой немецкой лютеранской семьи, ее прадед-богослов переехал в Россию, дед был астрономом, а отец, Федор Шуберт, топографом, создателем той самой «трехверстовки Шуберта» — подробной карты Российской империи конца XIX века.
Василий Круковский был старше жены почти на двадцать лет и относился к ней как к ребенку, а в первые годы брака жена даже не имела права вмешиваться в жизнь мужа.
Так, появление Софьи на свет, о чем не без юмора впоследствии написала она сама, было омрачено тем, что папа проигрался в Английском клубе настолько, что пришлось заложить мамины бриллианты.
Математические обои
Мемуары Софьи Ковалевской рисуют живые картины быта богатой дворянской семьи середины XIX века. Вот имение Полибино в Витебской губернии (Ковалевская в воспоминаниях писала «Палибино»; ныне в Великолукском районе Псковской области), куда родители Софьи переехали после ее рождения. Вот Василий Круковский, предводитель дворянства Витебской губернии, отправлялся куда-нибудь на официальное представление и облекается в полную парадную форму, с орденами и звездами, и детей приводят в гостиную «полюбоваться на папашу в параде»: они прыгают и хлопают в ладоши от восторга…
Если бы не тот переезд в Полибино, неизвестно, стала бы Софья математиком. Точнее, повлиял не сам переезд, а происходивший перед этим ремонт. На стену одной из комнат не хватило обоев, и она долгие годы стояла оклеенная листами литографированных лекций Остроградского о дифференциальном и интегральном исчислении, оставшихся у отца со времен молодости.
Непонятные знаки завораживали маленькую Софью, как завораживают других детей индейские письмена. Она могла часами стоять перед той стеной.
Софья Ковалевская в юности.
Спустя много лет, когда Ковалевская брала первые уроки дифференциального исчисления, она удивила преподавателя тем, насколько быстро все схватывала: «Мне вдруг живо припомнилось, что все это стояло на памятных мне листах Остроградского, и самое понятие о пределе показалось мне давно знакомым».
А первый осмысленный интерес к математике пробудил у Софьи дядя Петр Васильевич. Он поражал детское воображение: его жену, не стерпев жестокости, задушила собственная дворня. Дядя же имел в семье реноме инфантила и чудака. Он часто гостил у брата и вел с его детьми долгие беседы.
Петр Васильевич живо интересовался научными теориями и открытиями и обсуждал их с Софьей. Девочке нравилось, что он разговаривает с ней, как со взрослой. «От него услышала я, например, в первый раз о квадратуре круга, об асимптотах, к которым кривая постоянно приближается, никогда их не достигая, о многих других вещах», — вспоминала Ковалевская.
Зарезать полковника Яковлева
Подростковыми глазами Ковалевская наблюдала восстание 1863 года. О том, какого масштаба оно достигло даже в дальнем конце Витебской губернии, свидетельствуют ее воспоминания: «Большинство соседних помещиков, и преимущественно самые богатые и образованные, были поляки; многие из них оказались более или менее серьезно скомпрометированными; у некоторых именья были конфискованы; почти все обложены контрибуциями. Многие добровольно побросали свои усадьбы и уехали за границу… молодежи как-то совсем и не видно было в наших краях; она вся куда-то улетучилась. Оставались только дети да старики, безобидные, напуганные, боявшиеся собственной тени, да разный пришлый люд чиновников, купцов и мелкопоместных дворян».
В словах «молодежи не видно было» кроются и личные переживания Софьи, о которых упомянуто в дневниках ее матери. Молодой сосед Буйницкий написал Софье в альбом посвящение в стихах — и ушел с повстанцами. Буйницкий погиб, но Соня этого не знала, считая, что он выслан в Сибирь, и вынашивала смелые планы его освобождения.
Когда к ним на ужин должен был приехать полковник Яковлев, военный чин Витебской губернии, Соня собиралась ударить его ножом в сердце, чтобы и ее отправили в Сибирь, где она могла бы встретить Буйницкого…
Тот Яковлев вызывал скрытое презрение, так как, в отличие от других российских офицеров, не уклонялся от роли палача при подавлении восстания. Во время ужина он, желая показать свои таланты, захотел сделать рисунок в альбом Сони: тот самый, где были стихи Буйницского.
Соня послушно принесла альбом, дождалась завершения «шедевра», а затем вырвала страницу с рисунком и при всех ее разорвала и растоптала. Гувернантка схватила бунтарку за руку и потащила из залы. Поступок девочки полковнику дипломатично объяснили детской завистью к его талантам…
Соня и Достоевский
Наш мир тесен, благодаря соцсетям. Но мир XIX века тоже был тесен. И Софья Круковская была лично знакома с одним из самых гениальных русских писателей Федором Достоевским.
Это произошло благодаря ее сестре Анне. В своих воспоминаниях Софья с юмором описывает этапы становления бунтарского мировоззрения сестры — от восторженности рыцарскими романами до «нигилизма».
«Нигилистами» в Российской империи середины XIX века называли всех, кто отрицал взгляды старшего поколения, хотел добиться каких-то изменений. Анна, став «нигилисткой», прислала свой рассказ в журнал «Эпоха», который издавал Достоевский, — и его опубликовали.
Их переписка открылась, дома был скандал. «От девушки, которая способна тайком от отца и матери вступить в переписку с незнакомым мужчиной и получать с него деньги, можно всего ожидать! Теперь ты продаешь твои повести, а придет, пожалуй, время — и себя будешь продавать!» — кричал отец.
Слева — сестра Софьи Анна. Справа — сама Софья.
Но со временем отец смягчился, позволив жене с дочерьми, будучи в Петербурге, познакомиться с 43-летним бывшим каторжником и «нигилистом» Достоевским.
Соня же увлеклась им безумно: специально разучила на фортепиано его любимую Патетическую сонату Бетховена и вдохновенно исполнила, когда он пришел к ним в гости. Но вдруг заметила, что в это время писатель признается в любви ее старшей сестре…
Воспитание мисс Смит
Ковалевская часто вспоминала, что ее дедушка был «немецкий педант», употребляя это выражение в позитивном смысле. Немецкие гены укрепились воспитанием, за которое в Полибино отвечала гувернантка-англичанка мисс Смит.
Связанные с ней страницы воспоминаний Ковалевской разрушают стереотипы о воспитании дворянских детей. Подъем в 7, обливание холодной водой, полтора часа фортепиано в холодной зале, после завтрака, если на дворе не холоднее, чем десять градусов мороза, — полуторачасовая прогулка с гувернанткой. Если мороз был крепче десяти градусов — гувернантка гуляла одна…
Воспитание Маргариты Смит заложило в характер Софьи ту системность, которая помогла ей впоследствии в учебе и научной работе. Прощание их было не весьма приятное: консерваторша и монархистка мисс Смит всячески старалась помешать Софье общаться с сестрой-«нигилисткой». После многочисленных скандалов гувернантка в знак протеста уехала. Софья плакала, осознав, что потеряла близкого человека.
«Вы новый Паскаль!»
В то время как сестра Анна читала рыцарские романы, 11-летняя Софья ночью тайно читала университетский учебник по алгебре.
Впоследствии ей на глаза попали «Начальные основания физики», составленные их соседом по имению — профессором Николаем Тыртовым. Не имевшая подготовки, Софья сама разобралась в синусах-косинусах и при встрече похвалила книжку ее автору. «Вы же новый Паскаль!» — удивился старик-профессор и начал убеждать отца в том, что Софье обязательно надо учиться.
Ранее то же самое не раз говорил Василию Круковскому их домашний учитель Малевич, но слова именитого соседа убедили отца окончательно. Когда Софье исполнилось 16, после лета, проведенного в Германии и Швейцарии, она начинает учиться в Петербурге, с ней занимается профессор Страннолюбский.
Фиктивный брак
На фото слева — Софья с дочерью. Справа — первый муж Владимир Ковалевский.
Так закончился «белорусский период» жизни Ковалевской. Хотя в Полибино она, конечно, будет бывать не раз. Например, здесь она вышла замуж за Владимира Ковалевского, под фамилией которого Софья Корвин-Круковская стала известной на весь мир.
Брак был нестандартный, но в традициях той эпохи. В России женщин не принимали в университеты, а чтобы учиться за границей, нужен был вид на жительство, который давали только замужним. В среде образованной молодежи, участились фиктивные браки. Владимир представлялся Софье идеальным кандидатом.
Они познакомились в Петербурге на «тусовке» молодых интеллектуалов. Палеонтолог Ковалевский был почти сосед, родом из имения Ворково в Двинском уезде Витебской губернии. Старше Софьи на восемь лет, он принимал участие в восстании Калиновского, в походе Гарибальди, был знаком с Герценом, Бакуниным, Дарвином, служил в Сенате, но бросил, потому что не любил рутины.
Изначально, кстати, фиктивно выйти замуж за Владимира собиралась Анна Круковская, но впоследствии планы изменились. Возможно, сыграла роль и необыкновенная привлекательность 18-летней Софьи, в которую в Петербурге были влюблены все знакомые ей мужчины.
Родители были категорически против брака, но Софья сбежала на квартиру к Владимиру и заявила, что домой не вернется. Они обвенчались в Полибино, в скором времени молодые уехали в столицу, а затем — в Вену.
Встреча с Вейерштрассом
В Венском университете Софью без каких бы то ни было проблем допускали на лекции, но математики в Австрии были слабые. Ковалевская направилась в Гейдельберг, в знаменитый университет с 500-летней историей. Целая комиссия профессоров решала, допускать ли ее к обучению, — и Софья их убедила. Ей разрешили слушать лекции по физике и математике. Вместе с тем, Владимир с Софьей много путешествовали по Европе, бывали в Париже и Лондоне, встречались с крупнейшими интеллектуалами своего времени — Томасом Хаксли, Чарльзом Дарвином, Гербертом Спенсером.
Но судьбоносной для Софьи стала встреча с Карлом Вейерштрассом в 1870 году. Она мечтала попасть на лекции к берлинскому профессору, чье имя носят несколько теорем.
Вейерштрасс охотно взял ее на свой курс, поскольку число его студентов существенно сократила Франко-прусская война. Однако совет Берлинского университета запретил Ковалевской посещать лекции. И Вейерштрасс четыре года занимался с ней частным порядком. Это он сделал из нее ученого, как когда-то Маргарита Смит — «педанта».
Четыре года математики
Эти годы оказались тяжелыми для Ковалевской физически. Она поселилась с подругой Юлией Лермонтовой, занимавшейся химией в частной лаборатории. Асе время у Софьи было занято математикой. Она забросила культурную жизнь, спорадически питалась, а если и выходила из дому — то только к Вейерштрассу.
Под его руководством она занималась теорией функций, одной из сложнейших математических дисциплин. Вейерштрасс впоследствии говорил, что в ее работе он «лишь исправил многочисленные грамматические ошибки».
Математика напрасно кажется многим чистой схоластикой, «переливанием» цифр из пустого в порожнее. А ведь это царица наук: математик способен, не вставая из-за стола, путем расчетов истолковать любой природный процесс — от движения планет в космосе до движения соков в самой малой травинке.
Например, за безжизненным названием «о приведении некоторого класса абелевых интегралов третьего ранга к интегралам эллиптическим» скрывается проблема, имеющая огромное практическое значение: как вычислить площадь фигуры сложной формы. Ковалевская сформулировала ее решение.
Также она доказала теорему существования аналитического (голоморфного) решения системы уравнений в частных производных нормального вида, которой параллельно занимался французский математик Огюстен Коши. Но Софья нашла более элегантное и простое решение — и она вошла в учебники как теорема Коши-Ковалевской.
Картина художницы Марины Ивановой «Ковалевская Софья».
Занимала ее в тот период и проблема равновесия колец Сатурна. Видимо, сказались гены «немецкого педанта» прадеда-астронома.
Результатом изнурительной четырехлетней работы стало то, что в 1874 году Геттингенский университет присвоил Ковалевской звание доктора философии по математике — заочно, по совокупности работ, без экзамена. Ковалевская была единственной в мире женщиной, которая в 24 года получила высокую ученую степень.
«И она, и дочь ее успеют состариться…»
С дочерью Софьей, которую домашние ласково называли Фуфой.
В том же году они съехались с Владимиром, фиктивный брак неожиданно перерос в настоящий. Их сблизил быт в революционном Париже, куда супруги попали в апреле 1871-го. Там жила сестра Софьи Анна, она была замужем за одним из деятелей Парижской коммуны. Там пригодились знания Софьи по медицине — Париж находился в осаде, раненых было много.
В 1878 году у Софьи и Владимира родилась дочь — тоже Софья. Но мать и все вокруг называли ее Фуфой.
Удостоившись ученой степени, Ковалевская надеялась пригодиться на родине. Но в Петербурге ей могли предложить только должность той самой «математички» — учительницы математики в младших классах гимназии. А российский министр просвещения отказал в магистерском экзамене, который давал давал бы право преподавать в вузах, со словами: «И она, и дочь ее успеют состариться, прежде чем женщин будут допускать к университету».
Хлороформ
В это же время произошел крах ее семейной жизни. Муж был талантливым ученым-палеонтологом. Это он, например, первым доказал, что строение скелета той или иной группы организмов зависит от экологической обстановки и основал научную дисциплину — зооэкологию. Но одной науки ему было мало.
Владимир хотел разбогатеть. Он кидался то в один рисковый бизнес, то в другой: строительство жилых домов, производство минеральных масел из нефти… Предприятия нуждались в инвестициях. Какое-то время ему везло, но в конце концов он довел семью до банкротства.
Финансовый крах по-разному на них сказался. У Владимира началась депрессия, а Софья наоборот успокоилась, убедившись, что каждый должен заниматься своим делом.
Она спокойно смотрела, как распродают с молотка их имущество, а потом вернулась в Берлин к Вейерштрассу — заниматься проблемой преломления света в кристаллах.
«Наши натуры такие разные, — писала она мужу, — что ты имеешь способность иногда на время сводить меня с ума, но лишь я предоставлена самой себе, я возвращаюсь к рассудку, и обсуждая все хладнокровно, я нахожу, что ты совершенно прав, что самое лучшее нам пожить отдельно друг от друга. Но злобы я против тебя не чувствую и ни желания во что бы то ни стало вмешиваться в твою жизнь. Поверь, что если только финансы или отсутствие их не обрежут нам все крылья, то я тебе ни в чем помехой не буду. Но еще раз повторяю тебе, не старайся разбогатеть любой ценой, ты довольно проучен опытом. Твоя Софа».
Ковалевский тем временем находился в Одессе и пытался разобраться в запутанных финансовых делах. Но не смог пережить позора и того, что растратил не только свои деньги, но и приданое жены. В 1883 он надел маску с хлороформом и покончил жизнь самоубийством.
Узнав о смерти мужа, Софья заперлась на пять дней в комнате. Она перестала принимать пищу. В конце концов потеряла сознание. Но пережила…
В том же году она приняла предложение Стокгольмского университета занять должность приват-доцента. Но прежде чем уехать в Швецию, посетила Москву и реабилитировала доброе имя Владимира: нашла в его бумагах подтверждение, что Ковалевский не был мошенником, а его банкротство и растрата — результат несчастливого стечения обстоятельств.
Стокгольм: исполнение желаний
За год в Стокгольме она освоила шведский язык настолько, что могла читать на нем лекции. Забрала к себе Фуфу, устроила быт. (Первый год был «испытательным сроком», жалованье ей не платили).
За восемь лет работы в Стокгольме Ковалевская прочла студентам двадцать курсов. Это было время исполнения мечтаний: четырех тысяч крон в год, которые она зарабатывала, хватало им с дочерью, в университете она занимала две профессорские кафедры, была буквально нарасхват в научных кругах европейских столиц. И только для чиновников системы образования Российской империи по-прежнему оставалась «нигилисткой» и подозрительной барышней.
Когда «бабушка-цыганка брала верх над дедом-педантом», Ковалевская ходила на каток. Иногда компанию ей составлял ректор Стокгольмского университета и всемирно известный математик Магнус Гёста Миттаг-Леффлер, высокий харизматичный мужчина с гривой волос на голове.
Задача о волчке
В 1886 Ковалевская решила задачу, стоявшую на повестке дня математиков XIX века, что принесло ей мировую славу. Конкурс на лучшее решение в исследовании задачи объявила Парижская академия наук. Это была задача о свойствах вращения твердого тела под действием силы тяжести вокруг неподвижной точки, или, говоря проще, «задача о вращении волчка».
Волчок — это не только детская игрушка. И гироскоп, и снаряд в полете, и небесное тело — тот же самый волчок. Не удивительно, что решения задачи ждали не только теоретики-математики, но и астрономы, инженеры, конструкторы из самых разных сфер.
Ковалевская думала над задачей еще со студенческих лет. Ее исследование комиссия признала настолько блестящим, что премия в итоге составила не ранее заявленные три, а пять тысяч франков.
Еще один Ковалевский
Софья и Максим Ковалевский, ее возлюбленный.
Ирония судьбы: последней любовью Софьи был человек, который тоже носил фамилию Ковалевский. Они с мужем не были родственниками, Максим Ковалевский был родом из Украины, у его матери было большое имение под Харьковом. Максим и Софья познакомились, благодаря курьезному случаю: ей в Стокгольм шведская почта переслала кипу писем, которые были адресованы не ей, а ему.
Ковалевский был юристом, преподавал некоторое время в Московском университете и особенно себя там не сдерживал. «Я должен вам читать о государственном праве, но так как в нашем государстве нет никакого права, то как же я вам буду читать?» — говорил он студентам. Его уволили, и с тех пор Ковалевский читал лекции за рубежом.
В феврале 1888 он приехал в Стокгольм и они с Софьей «развиртуализировались». Спустя месяц Ковалевский уехал, а Софья написала подруге: если бы Максим остался, ей вряд ли удалось бы завершить свою работу: «Он такой большой и занимает так ужасно много места не только на диване, но и в мыслях других, что мне было бы положительно невозможно в его присутствии думать ни о чем другом, кроме него».
Они путешествовали вместе летом по Европе, ездили на Кавказ. Но за увлеченностью наступило отрезвление: Ковалевский хотел видеть в Софье преданную жену. Ее занятия математикой шли вразрез его взглядам на семейную жизнь.
«Она [Соня] чувствовала всегда непреодолимую потребность в нежности и задушевности, потребность иметь постоянно возле себя человека, который бы всем делился с ней, и в то же время она делала невозможной жизнь для человека, который вступал в такого рода близкие отношения к ней. Она сама была слишком беспокойного нрава, слишком дисгармонична по своей натуре, чтобы на долгое время найти удовлетворение в тихой жизни, полной любви и нежности, о которой она, по-видимому, так страстно мечтала. При этом она была слишком личною по своему характеру, чтобы обращать достаточно внимания на стремления и наклонности жившего с нею лица», — писала ее подруга Юлия Лермонтова.
Планета
Как бы там ни было, Рождество 1891 года они встречали вместе в Ницце, и после этого Ковалевский сообщил знакомым, что Софья согласилась выйти за него. Она же, возвращаясь из Ниццы в Стокгольм, заболела в дороге. Обострилась старая болезнь сердца, наложилось воспаление легких — и Софьи не стало 29 января (10 февраля по новому стилю) 1891 года.
«Слишком много счастья» — были ее последние слова.
Софья Ковалевская похоронена в Стокгольме. Траурная процессия за ней тянулась через весь город. Шведы прощались с женщиной-профессором, которая до конца осталась верной девизу: «служить (…) науке и прокладывать новый путь женщинам, потому что это значит — служить справедливости».
Теперь же Софья Ковалевская сияет в небесах — в честь нее назвали одну из малых планет, которая вращается между орбитами Марса и Юпитера.
