Как «Мозгобойня» из хобби превратилась в самую популярную белорусскую франшизу в России — интервью
В 2018 году среди самых популярных франшиз на российском рынке опять появился белорусский бренд. На сей раз не товар, а интеллектуальная игра «Мозгобойня», которую придумали двое молодых минчан: Александр Ханин и Екатерина Максимова. В этом году их франшиза обставила даже «Милавицу».
«Мозгобойня» — это паб-квиз, викторина, в которую играют компанией в барах. В игре 7 туров, всего 49 вопросов. На ответ команде дается 100 секунд. Последний тур — блиц. Игра в первую очередь развлекательная, поэтому вопросы попроще, чем, например, в «Что? Где? Когда?». Приз — большая бутылка шампанского.
Казалось бы, все просто. Но это уже не только развлечение для друзей, а крупный бизнес. Сегодня в «Мозгобойню» играют в 180 городах 14-ти стран. За проведение игры в своем городе надо платить — покупать франшизу. Стоимость ее от 1000 евро до 10 тыс. евро (в зависимости от численности населения в городе). Кроме того, покупатель франшизы обязуется ежемесячно отчислять компании от 30 до 200 евро (в зависимости от размера населенного пункта) и 10% роялти — плату с выручки.
«Отцы»-основатели «Мозгобойни» Александр Ханин и Екатерина Максимова поговорили с журналистом «Нашей Нивы» Владом Шведовичем про свой бизнес, про Беларусь и про подход к работе.
Начиналось все с идеи, которую два студента ЕГУ подсмотрели у литовцев.
«Наша Нива»: Что такое «Мозгобойня» сегодня? Как выглядит компания, какие должности вы занимаете?
Екатерина Максимова: Мы операционной деятельностью не занимаемся уже около года. Я в компании как ментор в отделе создания продукта. Но чтобы мы с Александром ежедневно ходили на работу — такого нет.
Можно сказать, что мы занимаемся своими делами и помогаем проекту.
Александр Ханин: И слава богу, что мы не занимаем никаких должностей. Я операционной деятельностью не занимаюсь еще дольше, чем Катя. В определенный момент просто понимаешь, что это вредит компании. Ведь если ты как создатель занимаешься всем сам и хочешь контролировать каждый момент, то не даешь развиваться другим людям.
ЕМ: И к тому же, тогда делаешь одно и то же по кругу, не в состоянии посмотреть на ситуацию со стороны, более объективно. И повторяешь ошибки.
«НН»: Екатерина, а чем занимается ментор?
ЕМ: У нас ценятся идеи каждого. Но некоторые, бывает, надо направить немного в другую сторону. Что-то подсказать. Банально порекомендовать в чем-то переформулировать вопрос для квиза, чтобы он зазвучал «по-мозгобойному».
АХ: Наша задача — обеспечить обратную связь, консультацию, в случаях возникновения вопросов. А руководство компанией как бизнесом осуществляют другие люди.
Офисы компании находятся в Минске, Петербурге, Екатеринбурге, Перми…
ЕМ: Даже в Майами!
АХ: Эти офисы — и минский также — занимаются только проведением игр. А управляющая компания разделена между Петербургом и Екатеринбургом.
ЕМ: Сегодня «Мозгобойня» — это российское общество с ограниченной ответственностью, которое продает франшизу на игры. Оно осуществляет всю коммерческую деятельность. Там наши российские друзья, Юля Родионова и Семен Черноножкин, а также четыре парня из Екатеринбурга.
«НН»: Вы совершенно не участвуете в бизнесе?
АХ: Мы ставим перед компанией задачи, показатели, которые хотели бы видеть. Вектор развития, генеральную линию.
ЕМ: Но мы не ставим конкретных задач, мы думаем скорее космически. Например, видим, что игры проходят отлично, все как следует. Хорошо, а давайте попробуем перевести «Мозгобойню» на английский язык и проводить игры для экспатов, живущих в России.
Попробовали, протестировали. Хорошо.
А еще нередко поступают заявки, мол, детям хотелось бы тоже играть. Ок, делаем «Мозгобойню» для детей разных возрастов.
«Наша Нива»: И что, английская версия пользуется спросом?
АХ: Постоянно проходит в Екатеринбурге и Питере. Время от времени — в других городах. Но мы думали, что будут участвовать живущие в России иностранцы. Гипотеза не подтвердилась. В основном приходят те же русские игроки, но которые хорошо владеют английским.
Следующий шаг — английская версия в Америке. Ну и не только там, французская во Франции, ну и так далее. Сегодня на русском языке в Америке много людей играет, но это, понятно, недавние мигранты.
«НН»: То есть, вы занимаетесь генерацией идей, а российские партнеры — продажей их.
АХ: Ну да.
«НН»: А бывает ли такое, когда вы с увлечением рассказываете свои новые идеи, а вам отвечают — этого не будет, потому что мы никогда не продадим то, что вы придумали?
ЕМ: Конечно. Именно так нам и отвечают. Аргументируют — почему, объясняют, от чего стоит совсем отказаться, а что можно перенести на будущее.
АХ: В этом и был смысл слияния: в бизнесе лучше разбираются они, в продукте — мы.
ЕМ: Мы с Александром не бизнесмены. Все достижения «Мозгобойни» как бизнес-проекта, по большому счету — достижения других людей. Но они любят это дело, живут им так же, как и мы.
«НН»: Как принимаются решения в компании? За кем последнее слово?
АХ: Голосуют учредители. Решение должно быть единогласным. Если кто-то против — обсуждаем.
«НН»: А сколько человек работает в компании?
ЕМ: Около 70. Есть несколько отделов: маркетинг, поддержка. Отдел продукта, HR, юридический, финансовый… Плюс руководство филиалами.
«НН»: Что передает ваша компания, после того как у нее приобретают франшизу? Как и что контролирует?
ЕМ: Мы даем инструкции и рекомендации, как организовать игру, как подобрать ведущего, рассказываем что и когда должен снимать фотограф. Даем пошаговый мануал: в такое-то время —рассадить людей, в такое-то — начать игру…
АХ: Мы же несколько лет проводили игры сами. И составили подробные инструкции о том, как игра должна проходить.
ЕМ: Первые три игры с партнером, купившим франшизу, плотно работает служба поддержки, помогая решать все вопросы, чтобы всё прошло спокойно.
«НН»: А насколько можно контролировать игры? У вас же есть рекомендации даже по точной продолжительности игр.
АХ: Если видим, что человек хорошо работает, основные стандарты, визуальный стиль игры он не нарушает, то некоторые вольности партнер может себе позволить.
Если что-то у него идет не так, то разговариваем, выясняем. Если он хочет быть партнером, то и он должен к нам прислушиваться, и мы к нему.
«НН»: Самые проблемные партнеры?
ЕМ: Это те, кто ежедневно обращается в поддержку. Но это у них такой образ жизни.
АХ: Это частичное перекладывание ответственности. Мол, мы вам деньги платим — дайте мне всё, и так, как я хочу! Но это не работает. Франшиза существует, когда управляющая компания знает чуть больше партнера. Ведь это бизнес конкретного человека, и если он не желает работать — с ним будем прощаться.
«НН»: Бывали ли истории, когда пришлось разойтись?
АХ: Скажем так, у партнеров в маленьких провинциальных городках свое представление об образе жизни, интеллектуальном развитии… И они имеют такое право, потому что знают свой регион и людей лучше. Ведь мы якобы все такие европейские бизнесмены, а там у людей один завод на город и нечем заняться. И для них хорошо, если игру проводят ну хоть как-нибудь.
Ну и возникают недоразумения иногда. В Минске мы однажды на первое апреля пригласили стриптизерш. Каждый перерыв между турами игры они выходили, и с каждым разом на них было все меньше одежды. А когда все ожидали, что девушки на последний перерыв выйдут полностью обнаженными, то вместо них вышли мужики.
На наш взгляд, это было весело, интересно, не пошло. Мы уже знали игроков, люди уже знали друг друга, нас… Все посмеялись, все ок.
А в одном из городов, когда игру только запускали, партнер посмотрел на нас и почти сразу выпустил женщин топлесс.
ЕМ: И это задает совершенно иной тон и настроение. Какой-то кабацкий.
АХ: Мы не объяснили ему, почему и как мы сделали это в Минске. Партнер был не прав, но это можно назвать и нашей операционной проблемой.
Иногда все нюансы нужно подробно расписывать, проговаривать, чтобы игроки получили удовольствие от игры, и чтобы сохранился дух и стиль «Мозгобойни».
«НН»: А каковы санкции для партнеров, с которыми возникают проблемы?
ЕМ: Если партнер не платит деньги, то ставим блокировку, не высылаем ему игры. Таких, кстати, двое было в последнем месяце.
АХ: Чтобы мы разрывали договор из-за какой-либо ошибки, не было такого. Всем присуще природное желание договориться. Иногда, сами люди уходят, бывает и квизы начинают проводить свои. Юридически от этого не защитишься.
«НН»: Вопросы для игры все партнеры получают от компании?
ЕМ: Да. Существует большая база. Но на разные игры отправляют различные вопросы. Нужно чтобы в соседних городах вопросы не были одинаковыми, ведь кое-кто ездит на игры к соседям.
«НН»: А кто придумывает вопросы?
ЕМ: Существует авторская группа. Несколько человек сидят в Екатеринбурге в офисе, есть фрилансеры. Периодически набираем новых. Над авторами — редактор, он распределяет вопросы по турам.
АХ: Я автором продолжаю быть. Пока в стол пишу, у меня там огромное количество вопросов.
ЕМ: Твой стол скоро треснет [смеется].
«НН»: И как оплачивается такая работа?
ЕМ: Там не все так просто, там большой объем работы. Некоторые вопросы не подходят для тех или иных регионов. По-своему надо писать вопросы для корпоративов или для детских игр… Плюс нужно проверять, чтобы вопрос не встречался в играх «Что? Где? Когда?», так как немало есть людей, которые играют и там, и у нас.
АХ: Вопрос оплачивается в размере от 100 российских рублей до 600 [от 3 до 18 рублей]. Зависит от того, в какой тур попадет вопрос. Но 600, кажется, никому еще не платили.
«НН»: Банальный вопрос: как познакомились, как пришли к идее заняться игрой?
ЕМ: Я училась в ЕГУ, Саша преподавал.
АХ: Познакомились в языковом лагере.
«НН»: Говорят, вы встречались, потом разошлись, но продолжили работать вместе.
ЕМ: Да. Были серьезные отношения, пять лет. Не просто отношения, а отдельная жизнь. Мы жили проектом: «Мозгобойня» была как большой наш ребенок, которому отдавали всю энергию и эмоции.
«НН»: И не возникало мысли бросить проект и разойтись совершенно в разные стороны?
АХ: Ну был непростой переходный период.
ЕМ: Мы тогда распределили деятельность так, что почти не пересекались. Но теперь все нормально.
Как коллеги, как партнеры, поддерживаем отличные взаимоотношения.
АХ: Бросить проект хотелось, но это было не связано с нашими отношениями. Наоборот, когда всё между нами разваливалось, «Мозгобойня» как общее дело по-прежнему удерживало нас вместе.
А потом наступил кризис понимания, зачем мы это делаем, эмоциональное выгорание… 5 лет ведь занимались одним и тем же.
«НН»: Где-то писали, что игру вы придумывали совместно с литовцами.
ЕМ: Мы жили в Вильнюсе, там была волна паб-квизов на литовском языке. Пару раз мы сходили, а потом нам знакомые говорят: давайте мы вам переведем вопросы, а вы игру в Минске проведете, там же такого нет. А деньги разделим.
Мы первое время не очень-то были готовы, но затем все же согласились. Провели, собралось 45 человек.
НН: Тогда уже было название «Мозгобойня»?
ЕМ: Да.
«НН»: А кто придумал?
АХ: Катя. Она пыталась буквально перевести литовское название.
ЕМ: Это как-то я в шутку сказала, но получилось хорошо и ярко. Запоминается, поэтому сразу остановились на нем.
«НН»: А логотип?
АХ: Старый логотип был очень хорошим. И парень тот сделал его бесплатно. И года полтора назад мы с Катей подумали немного и прислали тому парню денег в знак благодарности. Точно не помню сколько… 300—400 евро, кажется.
ЕМ: Неет, больше!
АХ: Да нет.
ЕМ: Саша, я посылала. Точно больше.
«НН»: Хорошо, вернемся к началу «Мозгобойни».
ЕМ: Ну вот, первые пару игр мы провели в Минске, причем еще и дорабатывали вопросы. Ведь некоторые были понятными и интересными только литовской аудитории.
А потом нам литовские друзья говорят: слушайте, вы же ничего не делаете. Давайте, вам — 30% от выручки, нам — 70%.
АХ: Ого, было такое?
ЕМ: Было. Поэтому мы сказали им: нет, спасибо. Давайте разойдемся.
«НН»: Можно сказать, что идея была литовцев, а, начав то же в Беларуси, вы их фактически «кинули».
ЕМ: Все зависит от того, как посмотреть.
АХ: Интерпретация может быть и такой, я допускаю.
ЕМ: Условия были невыгодны. Мы тогда ездили в Минск специально проводить игры, жили в то время в Вильнюсе. И 30% не покрывали даже дорогу и расходы. Парень-литовец обиделся, и, действительно, сегодня может показаться, будто мы его «кинули».
АХ: Наверное, он так и говорит всем сегодня.
ЕМ: Я иногда встречаю его бывшую девушку, она не здоровается со мной.
Но что случилось, то случилось. А как и кто себе это представляет — личное дело каждого.
АХ: Но, когда мы завершили с ним сотрудничество, никаких проблем с деньгами не оставалось. Мы полностью рассчитались.
«НН»: Как скоро пришло понимание, что «Мозгобойня» становится работой?
ЕМ: Примерно за два-три года. Тогда мы уволились и занялись ею вплотную.
АХ: Мы выбрали то, что приносило больше удовольствия. На тот момент, по деньгам я проиграл. Но считаю, что если получаешь удовольствие от работы, то всё будет хорошо. И был уверен, что так произойдет и с «Мозгобойней».
Первое предложение о партнерстве нам поступило из Витебска. Но тогда мы не думали, что это может быть франшизой, мы и слова такого не знали.
О нас написала пресса. Начали обращаться новые партнеры, новые города.
Сегодня в Беларуси играют почти все города: все областные центры, Борисов, Барановичи, Лида, Пинск, Бобруйск, Молодечно, Полоцк и Новополоцк… Не играют разве что в Витебске, но это временно.
«НН»: Слышал, вы отговаривали от участия во франшизе людей из малых городов?
ЕМ: Если население города не превышает 50 тысяч, можно не собрать участников на игру. Но всё индивидуально. Один из самых маленьких городков, где играют в «Мозгобойню», — Реж в Свердловской области [с населением 37 тыс человек. — НН].
И там была история: на несколько игр люди приходили в ресторан, всё хорошо. А как-то пришли — и ничего не заказывают. Это для администрации ресторана весьма неприятно, конечно. Но выяснилось, что игру проводили за несколько дней до зарплаты — и у людей элементарно закончились деньги. На игру хватило, и всё. Вот, например, особенность маленького городка.
«НН»: Как нашли партнеров из России?
АХ: Я был тренером по бизнес-коммуникациям, там и познакомились с Семеном и его женой — теперь уже бывшей — Юлией. Уговорили их провести игру в Петербурге. Пошло хорошо, и они предложили нам дальше продвигаться вместе как партнеры. Мы с Катей сутки подумали — и согласились.
И это был тот момент, когда мы уже должны были выбирать: стоять на месте, самим искать кого-то, или «Мозгобойня» будет потихоньку умирать. И повезло, что Семен и Юлия как раз тогда нам встретились.
«НН»: «Мозгобойня» для вас это сегодня что? Хобби?
ЕМ: Нет, давно нет. Но это, конечно, значительная часть души.
АХ: Сначала было хобби, конечно. После пришлось бросить основные работы, мы занимались «Мозгобойней» по 15—16 часов ежедневно. Но это было в кайф.
Сегодня для нас это не хобби, но, фактически, и не работа.
ЕМ: Я не могу слово подобрать.
АХ: Дело. Дело жизни.
ЕМ: Да, возможно, так и есть.
«НН»: Вы зарегистрировали торговый знак по всему миру. Дорого ли это?
АХ: От 10 до 20 тысяч евро. 10 тысяч — это только Европа.
ЕМ: Конкретно в Беларуси сама регистрация бесплатна — платишь за экспертизу того, что этот символ нигде не используется.
«НН»: Трудно ли находить персонал?
АХ: В настоящее время мы стараемся набирать профессионалов, у нас для этого работает HR [кадровый. — НН] отдел. Но много народу выросло из рядовых сотрудников, которые первоначально собирали бумажки с ответами со столов.
«НН»: Увольняли кого-нибудь?
АХ: Да, приходилось. Я пытался создать отдел продукта, но не справился. Я не управленец все же. Пришлось распустить людей.
Было тяжело, впервые в жизни все-таки. Переживал неделю, наверное.
«НН»: А есть различия в подходе к работе между белорусами и россиянами?
ЕМ: Думаю, белорусы более ответственные.
АХ: Более грамотные. Лучше знают русский язык, это точно. Не было еще человека из России, который бы в переписке не делал ошибок. Это катастрофа [улыбается].
«НН»: Форбс писал, что прибыль у вашей компании около 150 миллионов рублей. Это почти 2,5 миллиона долларов.
ЕМ: Где они? Дайте мне! [Смеется].
Если серьезно, то считается, что годовой оборот около 100 миллионов рублей [около 1,5 миллиона долларов. — НН].
АХ: И очень важно себе отчет сдавать, что это не прибыль, а кассовая выручка, весь годовой оборот компании со всеми франшизами-партнерами.
«НН»: Так а сколько компания заработала за 2017 год, например?
АХ: Не будем говорить.
«НН»: А сколько вы сами зарабатываете?
ЕМ: Наверное, тоже не скажем.
«НН»: Хорошо. С месячного заработка можете купить недорогой новый автомобиль в салоне?
ЕМ: Нет, конечно.
Кстати, моей машине 10 лет.
АХ: Моей 16.
«НН»: Но несколько тысяч долларов в месяц получается.
ЕМ: Ну, да.
АХ: Мы получаем дивиденды. Чем больше зарабатывает компания, тем больше и мы. Меньше зарабатывает компания — и мы меньше.
«НН»: Вы говорили, что не работаете постоянно. А чем тогда повседневно занимаетесь?
АХ: У меня есть несколько идей для бизнеса, которые я готовлю. Одна связана со сферой питания, другая — с красотой. И третья — с инфобизнесом, онлайн-курсы, думаю, вызовут интерес.
ЕМ: Я этот год очень хорошо провела… Только начинаю жить, потому что раньше была трудоголиком. Вернулась к своему старому увлечению — фотографии.
Плюс, я живу на два города — Минск и Вильнюс.
АХ: Я путешествую много. Опубликовали расписание матчей испанской футбольной лиги, и я сразу купил билеты на самолет — полечу на оба Эль-Классико.
«НН»: Вы можете позволить себе жить в любой стране. Но сегодня находитесь в Беларуси. Это временно или хотите прожить всю жизнь здесь?
ЕМ: Я перееду в Вильнюс, по причинам семейным. Пока что оформляются документы.
АХ: Я живу между Польшей, Литвой и Беларусью. Имею в Польше вид на жительство.
Но я не заморачиваюсь, в Минске мне комфортно пока. Но страна мечты — Испания.
Я в Барселоне себя физически ощущаю больше дома, чем в Минске.
«НН»: А вы сами минчане?
АХ: Я — да. Моему сердцу близко слово «литвин».
ЕМ: Я родом из Крыма. И когда переезжали — у меня мать отсюда — очень не хотела жить в Беларуси. Но вот более 10 лет здесь прожила, построила бизнес…
Паспорт у меня белорусский, но самоопределение для меня — вопрос. Я называю себя просто славянкой.
«НН»: А что в Беларуси самое крутое? И что — нет?
ЕМ: Люди — крутые. Чистые, умные.
АХ: А самое неприятное — «совок».
«НН»: На улицах или в головах?
АХ: И там, и там. Если он в головах, то и на улицах неизбежно проявляется.
ЕМ: Я не замечаю никакого «совка».
АХ: Ну, это смотря с чем сравнивать. Одно дело — приезжать в Минск после Екатеринбурга. Другое — после Барселоны.
ЕМ: Честно скажу, я когда после длительной командировки в России сажусь в самолет «Белавиа», то начинаю просто плакать. Слышу хотя и ломаный белорусский язык от стюардесс, но думаю: «Ох, спасибо! Наконец, домой полетим!»
Я вернулась как-то из Екатеринбурге в Беларусь, и сразу на машине предстояло ехать в Литву. Проезжали через Ошмяны. Был май, в Екатеринбурге — холод, грязь. А у нас — все цветет, хорошая погода, бордюры покрашены… И я еду, и понимаю, что Ошмяны — это красивейшее место в мире! [Смеется].
«НН»: А кто в Беларуси самый крутой бизнесмен?
АХ: Лукашенко, конечно. Продает свои идеи хорошо.
Бизнес это не только деньги, но и продвижение идей.
«НН»: Продает или заставляет покупать?
ЕМ: Человека невозможно заставить купить что бы то ни было, если он не хочет.
«НН»: И что будет после его ухода?
АХ: Будет сначала в любом случае хуже. Ведь как бы ни было сегодня, но все приспособились, все знают правила игры. Всё предсказуемо.
А так начнется временный хаос. И это всегда очень плохо, особенно для бизнеса.
«НН»: Назовете, может быть, других успешных бизнесменов?
АХ: Ну, можно упомянуть Кислого, Добкина…
Но я бы вспомнил Илью Аксенова, основателя бренда белорусской одежды LSTR. Мы с ним сотрудничали не раз. Такого ответственного и по-хорошему больного работой человека надо поискать. Я весь буквально с ног до головы бываю одет в вещи его производства. Всё, от выбора тканей до готовой продукции, — силами пяти-шести человек. Но особенно хорошо он ловит хайп: чего стоят хотя бы принты на футболках с Герасимцом или Копатем.
Также следует назвать Яна Бусела, который основал «Граффити», а впоследствии открыл «Битлджус». Он классный. Светлый человек, который занимается хорошим делом, особо не высовывается никуда, у него в кафе очень уютно, и джаз.
«НН»: Это, в принципе, и есть ваша ролевая модель — зарабатывать, может быть, и не слишком много, но достаточно, чтобы наслаждаться жизнью?
АХ: Да. И делать мир немного лучше.
Вообще, мне ближе термин «предприниматель», чем «бизнесмен». Ведь предприниматель не стоит на месте, делает что-то и вокруг себя. А бизнесмен — это кто-то, кто идет по головам, зарабатывает деньги, уходит от налогов…
ЕМ: Для бизнесмена цель — миллион долларов, неважно как. Потом — два, ну и так далее.
«НН»: А из мировых имен кем восхищаетесь? Джобс, Гейтс, другие?
АХ: Скорее, Ричард Брэнсон. Он, мне кажется, трудяга. И инноватор. А Илон Маск — пижон, как мне кажется.
ЕМ: А мне нравится Маск.
«НН»: Интересно, а как вы относитесь к культу айтишников, который воцарился в Беларуси?
ЕМ: Культ это классно. И желание быть айтишником — классно. Но после того, как этот культ появился, все пошли туда, началась гонка, люди выгорают. Это не такая простая работа. Все больше айтишников обращается к психотерапевтам.
АХ: Хорошие HR-специалисты IT-компаний делают всё, чтобы человек не выгорел и остался.
«НН»: Так ли это трудно? Разве люди не выгорают на других работах? Рабочий на заводе не выгорает?
ЕМ: Рабочий кайфует побольше, чем программист.
АХ: Рабочие бухают, простите мне мой стереотипизм. Они получают наслаждение от жизни. Он же бухает не потому, что сто тысяч деталей выточил, устал. Нет. Рабочие бухают просто потому, что им так хочется, нечем больше заняться.
ЕМ: А когда пьют программисты, то это способ снять стресс.
«НН»: В каком-то интервью вы говорили, что человек сам виноват если у него низкая зарплата или маленькая пенсия. И, мол, не стоит винить государство, президента и ждать чего-то от них.
ЕМ: Именно так. Дело в тебе. Что происходит вокруг тебя — твоих рук дело.
АХ: С каких пор мне мир что-то должен вообще?
«НН»: Но ведь страна не может жить без учителей и нянечек в детских садах, библиотекарей. А там зарплаты низкие. И пенсия — копейки.
АХ: А что им мешает откладывать по 10% с каждой зарплаты?
«НН»: Иногда зарплаты невысокие совсем. И 20—30 рублей — деньги, которые имеют значение. И бывает, что их невозможно отложить.
ЕМ: Ну, библиотекарями же не рождаются. Сознательно становятся.
«НН»: Но ведь кто-то должен выполнять эту работу. Можно отказаться от библиотекарей. Но учителя?
АХ: Пока люди будут идти на эти должности за маленькие деньги, ничего не изменится. Как только люди перестанут идти в учителя, сразу учителям поднимут зарплату и это станет элитной профессией. А если перестанут идти в библиотекари — то появятся автоматизированные книжные архивы.
ЕМ: Все изменится, когда люди перестанут соглашаться на эти зарплаты. А пока получается так, что человек туда устраивается и начинает ждать подачек сверху.
Хочешь изменить жизнь — меняй.
