Дынько: Как белорусское образование делает из подростков профанаторов
Григорий Астапеня из Центра новых идей убедил меня в необходимости рассказать о своем опыте преподавания и, что важнее, об опыте белорусской средней школы, который я получил вместе со своими детьми в нескольких гимназиях и лицеях.
На Западе принято обсуждать образование при любой возможности. О нем говорят философы, экономисты, политологи, журналисты — кто угодно, так как все понимают важность образования. Невозможно представить себе топовый широкопрофильный аналитический центр без исследователей системы образования. Но у нас образование — одна из тех тем, о которых говорят, пожалуй, лишь педагоги, а их, к сожалению, мало кто слушает.
Тем временем белорусское образование, несмотря на наметившиеся сдвиги в лучшую сторону, все же делает детей профанаторами и приучает к отбываловке.
Белорусская система образования небезнадежна
В белорусском образовании происходит немало сложных процессов — в чем-то оно деградирует, а в чем-то есть позитивная динамика.
В системе среднего образования главная проблема — это низкие зарплаты учителей и, соответственно, невысокий престиж этой профессии. Соответственно, лучшие кадры в педагоги не шли. Уровень одних молодых педагогов просто чудовищный, а у других нет мотивации: приходят по распределению в школу буквально на несколько лет. Отрабатывают, находят лучшее место, уходят, а на их место приходят новые.
Такая чехарда с педагогическими кадрами делает образовательный процесс ненормальным. Сегодня, в отличие от советского времени, ситуация в большинстве — не во всех, но в абсолютном большинстве школ — такова, что родители или репетиторы должны заниматься со школьником дополнительно, чтобы он вышел из школы со знаниями. И это ненормально.
Если говорить о высшем образовании, то там, с одной стороны, благодаря массовому приему платников и оплачивающих образование иностранных студентов удалось улучшить материально-техническую базу. Но здесь — другая проблема: девальвация дипломов. Она началась в советское время, а теперь все это дошло до полной деградации. Дипломы даются всем — главное отсидеть все пары.
В результате, и белорусские дипломы на мировом рынке не котируются, и кадры в белорусскую экономику приходят такие, что мы еще наплачемся.
Чудодейственное ЦТ
Во Франции, Бельгии в то время, когда учился я, половина студентов просто уходила, вылетала из университета после первого курса, не будучи способной сдать экзамены на нужном уровне. А тот процент, который оканчивал университеты, это люди с основательными знаниями. У нас этого нет. Как решать проблему? Здесь нужно просто отойти от той советской системы, когда аттестат о среднем образовании получали все, кто ходил в школу, независимо от уровня знаний. Нужно, чтобы была селекция.
Все говорят, мол, существует позитивный бренд «сделано в Беларуси» в отношении определенных групп товаров. Нужно, чтобы этот же принцип распространялся на другие сферы. К примеру, если это диплом made in Belarus, то нужно, чтобы сразу было ясно, что это качественный диплом, здесь ты его не купишь просто так, не высидишь просто так.
Чего, скажем, как раз таки удалось добиться в системе централизованного тестирования. Нам удалось полностью искоренить коррупцию на этом этапе.
К централизованному тестированию могут быть лишь те претензии, что при подготовке к ЦТ у учащихся нет мотивации развивать способности к мышлению или фантазии. Когда-то в советское время мы писали сочинения, а сейчас это очень факультативно. Но сказанное все же менее существенно по сравнению с естественным отбором, которого удалось добиться, благодаря ЦТ. Мы имеем на выходе отбор действительно лучших, — это грандиозно.
Что еще нам удалось улучшить в системе образования? Например, идет процесс адаптации предметов и специальностей в нашей высшей школе к реальным потребностям современной экономики. Я помню, как в 1990-е годы Лингвистический университет продолжал преподавать французский и испанский языки в тех же объемах, которые были и в 1970-80-е годы. Напомню, в те времена Советский Союз имел обширные программы сотрудничества с испаноязычными и франкоязычными странами, а в 1990-е ничего из того не осталось, но все равно у нас продолжали выпускать кадры со знанием этих языков. В итоге, все они прямой дорогой отправлялись во Францию работать гувернантками.
Наш университет за государственные средства готовил гувернанток для французских семей и невест для французов.
Теперь же ситуация улучшается. Я, например, отметил, что в этом году в Лингвистическом университете набора с французским языком не было, зато есть огромные наборы на китайский; арабский язык пошел вверх; английский язык имеет адекватную долю и так далее. Подобные перемены в высшем образовании есть повсюду: произошел перебор юристов — и их набирают меньше и т.д.
Не все должны учить астрономию и черчение
Пусть не обидится на меня Виктор Малыщиц, наш гениальный фотограф и астроном, но какая необходимость в астрономии для современной белорусской школы?
В советские времена астрономия попала в программу, потому что для Советского Союза космические достижения были предметом гордости, и школьники должны были эту астрономию изучать. Сейчас изучение этого предмета в школе ничем не обосновано. Оценки выставляются просто так, и в большинстве школ, где нет таких одержимых своим предметом учителей, как Малыщиц, астрономия превращается в пример дисциплины, которую, на самом деле, никто не изучает.
Малыщиц такой один, а уроки «для сна» проводятся в каждой школе.
Или черчение. Оно также осталось в программах, также все машут на него рукой. Эта сфера полностью компьютеризирована, а на уроках учат чертить по старинке от руки.
Надо, чтобы развивалась специализация в наших школах. Если видишь, что, например, есть дети, которые хотят в дальнейшем поступать на архитектуру, дизайн, им нужно черчение, нужно дать им возможность выбрать черчение, получить оценку в аттестат и сдать его на ЦТ или где-то еще. Если ты хочешь изучать астрономию, ты должен иметь такую возможность. И пусть будет один сильный учитель на район, чтобы преподавать астрономию тем, кому она действительно интересна.
Надо дать старшеклассникам возможность выбора предметов. Пусть учат меньше предметов, но глубже.
Наше образование до сих пор базируется на механическом зазубривании, хотя в той же Финляндии, в других передовых странах, все несколько иначе. Там у людей развивают способность критически анализировать, креативно мыслить. А у нас преобладает заучивание: заучите то и это, причем объемы информации для заучивания велики, это тоже советский пережиток.
Как белорусское образование учит профанации
Как было в советской школе в мое время и как осталось в Беларуси сегодня (я видел это на примере своих детей)? Объемы материала большие — и никто ничего не учит. Пишут шпоры, подсматривают, учителя на экзаменах выходят из класса, чтобы ученики могли списать.
Так ли, сяк ли все получают свои оценки. Это неправильный подход, он приучает к обману, а это самое худшее. Из нашей средней школы выходят люди, привыкшие к обману, к тому, что это в порядке вещей, что жизнь на обмане основана. Это первое, что делает наших людей неконкурентоспособными среди европейцев, которые, наоборот, выходят из школы с твердым убеждением, что обман неприемлем ни в каком виде, и тот, кто обманывает, в этом мире проигрывает.
Мой сын учился в 8-м и 9-м классах в белорусскоязычном Коласовском лицее и, соответственно, сдавал предметы экстерном. Направили его в одну школу — с кадетском уклоном. Приходит он сдавать биологию, а у него спрашивают учителя: «Ну какой билет вы хотите отвечать?» Он удивился: «Как это?» А педагоги уточнили: «Ну, какой вы хотите, первый или второй?» Там не тянут билетов, а выучивают один, и его отвечают. Такая профанация экзаменов. Мой сын был шокирован!
С какими знаниями смогут выйти из вашей школы кадеты, если у вас педагоги поступают таким образом?
Вы просто говорите громкие слова о воспитании, а на самом деле калечите души.
Кто-то может мне сказать, что это невозможно переломить. Часто мы слышим от наших интеллектуалов, мол, это наш национальный характер, национальные традиции. Послушайте, была национальная традиция, когда люди поступали по блату в университет. Ввели ЦТ, и нет больше таких традиций, — всё.
Проблема физкультуры и труда
Далее — физкультура. В советское время у нас были физруки-мужчины. Сейчас из-за того, что зарплаты низкие, у нас нет их, сегодня физруки — преимущественно женщины, притом иногда они сочетают преподавание физкультуры и плетение из соломки, потому что некем закрыть полставки. Как такая учительница может поддерживать дисциплину среди 15-летних подростков? Что такая учительница физкультуры может дать им? Самые большие проблемы белорусской школы — в расхождении между тем, что на бумаге, где все гладко, и реальным положением вещей.
Я был шокирован, когда классная руководительница моего сына-шестиклассника в белорусскоязычной гимназии в Минске мне сказала: «Я вам так благодарна: ваш сын был единственным, кто пришел в форме на физкультуру вчера». Я спросил: «Как так — единственный?» Я не мог представить, что в наше время такое возможно: в 6-м классе они ходят без формы на физкультуру? Что значит, что они без формы? Какая может быть физкультура в пиджаках? Скажите мне, что тогда происходит в обычной школе в Орше, если такое случается в центре Минска в одной из наших флагманских гимназий?
И теперь вопрос: можно ли проводить качественные уроки физкультуры в школах без повышения зарплаты? При достойной заработной плате туда пришел бы тренер, который занимается дзюдо в спортивной школе. Он имел бы мотивацию взять еще полставки в минской гимназии. Он дал бы классную нагрузку этим подросткам, воспитывал бы их, и они были бы рады, рвались бы на эту физкультуру, сами бы стремились приобрести те или иные спортивные навыки.
С другой стороны, если мы констатируем, что у государства нет средств на то, чтобы увеличить зарплаты педагогам, приходится придумывать другие подходы. А это распускает, портит наших детей, которые, приходя на занятия, ничего там не делают.
Есть еще предмет, который лично сам Александр Лукашенко заставил сохранить в школе — трудовое обучение. Прошло уже три или четыре года.
И все эти годы на уроках труда мой сын собирал что-то из конструктора, приносили дети свое «Лего» и собирали. Вот и все трудовое обучение. Это не трудовое обучение, а прямое приучение к тому, что можно чем угодно заниматься в порядке профанации.
И потом наши кадры, пройдя такую школу, будут профанировать все: класть асфальт вопреки технологиям так, что потом он будет крошиться; собирать молоко так, что оно будет скисать в бидонах. Наша средняя школа приучает к профанации.
Не надо бояться менять то, что не работает.
О белорусскоязычном образовании
Что касается совершенствования преподавания белорусского языка, то здесь есть несколько моментов, которые можно было бы улучшить здесь и сейчас. Первое: нужно ввести такое правило, чтобы всем мамам и папам, которые приходят записывать ребенка в детсад или школу, предоставлялся пустой бланк, где требуется указать, на каком языке они бы хотели, чтобы ребенок учился, — на белорусском или русском. Второе: тем, кто отдает предпочтение русскому языку, надо предлагать, чтобы они выбирали: может, они бы захотели, чтобы дети изучали историю и географию Беларуси на белорусском. Это сразу формировало бы соответствующие приоритеты.
Также надо обеспечить, чтобы все белорусскоязычные дети имели равный доступ к белорусскоязычной литературе и материалам любого уровня. Чтобы могли сдавать все тестирования, участвовать в олимпиадах, отвечая по-белорусски. Конечно, деньги потребуется вложить в перевод, но это будет инвестиция не только в образование, но и в создание нашей культуры, инвестиция в формирование переводческого потенциала, в создание белорусскоязычных текстов, которые будут использоваться также и в других сферах.
В корне же своем вопрос белорусскоязычного образования может решить только глава государства. Как только президент Беларуси заговорит по-белорусски, сразу же начнет расти доля белорусскоязычных школьников. Пока он не заговорит, что бы кто ни делал, мы будем, как та кривенькая уточка, бороться лишь за то, чтобы наша белорусскоязычная полынья не замерзла.
Я просто-таки склоняю голову перед нашими активистами, ведущими борьбу за открытие белорусскоязычных классов и детских садов, — это Кристина Витушко, председатель попечительского совета 23-й белорусскоязычной гимназии Минска, Александра Боярина, Вадим Прокопчик, которые сейчас пытаются улучшить систему набора белорусскоязычных детей в детсады и школы. Это Татьяна Малащенко в Барановичах, Ирина Чернявка в Гродно, десятки других выдающихся граждан, лучших людей страны.
Нынешнее состояние белорусского языка в образовании — это прежде всего инерция: так было в советское время, так и остается.
Беларусь — зависимая страна, зависимая от Москвы, и Москва на возрастание роли белорусского языка здесь может ответить повышением цен на нефть. Есть такой страх. И нет воли, не хватает смелости на то, чтобы принять важное решение. Хотя стоят за всем этим и рецидивы происходившей в 1990-е политической борьбы. Тогда вопрос белорусского языка был политизирован, а теперь то уже все чаще политика отдельно, а белорусский язык отдельно. Но именно сейчас еще должен быть сделан какой-то следующий шаг, чтобы это закрепить. Ведь без увеличения нашего внимания к национальному языку и культуре, без поддержки, мы не построим сильного государства. Наше государство будет слабым и неустойчивым без этого.
Проклятие бедности
Все зависит от того, вырвется ли Беларусь из проклятия бедности. Исторически Беларусь была бедной территорией, в конце XIX века наша земля также была беднейшей в Восточной Европе. Так оно и оставалось. Западная Беларусь была беднейшей частью Второй Речи Посполитой…
Был какой-то момент, когда во второй половине ХХ века произошел резкий рывок. Москва видела потребность в создании здесь преданного форпоста на границе с Европой. Были большие планы у Москвы, и руководители Беларуси этим воспользовались. Теперь же, если посмотреть на Украину и Молдову, там ситуация еще хуже.
В то же время, если взять Польшу, Литву, Эстонию, Словакию, то им удалось сделать гигантский рывок, тенденции там очень позитивные. Если они сделали, то почему и мы не можем?
Министр образования Игорь Карпенко имеет репутацию хорошего администратора, умеющего видеть, исправлять недочеты, оптимизировать. Но администратор администратором, а, если идеологически ты — ретроград, то улучшить систему образования не удастся.
Нельзя стремиться законсервировать ментально людей в 1980-х и при этом сделать так, чтобы они получали образование, актуальное для XXI века.
Когда министру Карпенко удастся распрощаться со своим ретроградством, тогда он и сможет провести реформы. Впрочем, не все зависит от Карпенко: реформу образования и заказывать, и визировать будет глава государства. И здесь важно напомнить про наш успех: кто-то же создал ЦТ — удачную систему проверки знаний. Это пример того, как даже при нынешних ограниченных ресурсах мы можем, эффективнее их используя, многое менять к лучшему.
