Виктор Мартинович: Новые «мы» и новые «они»
Раньше все было просто. Основная линия напряженности в обществе проходила по принципам, какой флаг и какое правительство. Это была конфронтация между «красно-зеленой» «властью» и «бело-красно-белыми» «змагарами». «Фронтовцы» (то есть: мова, ВКЛ, Сталин плохой, «Крама», национальное Возрождение) противостояли «исполкомовцам» (язык, БССР, Сталин хороший, «Песняры», борьба с национализмом).
Сегодня этот однозначный и красивый бинарный расклад блекнет. Государство пытается переводить пропаганду на рельсы белорусского языка, БРСМ экспроприирует вышиванку, а чиновники даже делают вид, что готовы совместно с «бело-красно-белыми» праздновать столетие БНР.
Но само противостояние никуда не делось. Конфронтации в обществе до сих пор больше, чем согласия. Просто «мы» и «они» изменились. Линий противостояния стало почти столько же, сколько и граждан.
Как все было очевидно, когда в 1996-м читатели газеты «Свабода» Павла Жука (ее позже ликвидировал Высший хозяйственный суд) сталкивались с читателями газеты «Советская Белоруссия». Сразу было понятно, кто на каких позициях, кто за что выступает, кто человек «государственный», а кто «змагар». А если сегодня упертый читатель «Нашей нивы» начинает на форуме спор с читателем tut.by, разница между ними определяется сложнее.
Потому что и там, и там — медиа негосударственные, популярные и равные в своем качестве. И их читатели могут одинаково неприязненно относиться к действиям властей.
Но как только эти люди зацепятся за Украину или за пропавших в Сирии российских военных — становится жарко. И возникает ощущение, что спорят жители разных стран. У этих людей будет разграничение именно по принципу «мы» и «они»: обычно люди одного круга мнений не враждуют так явно.
Границы мнений протянулись повсюду. Те, кто болеет за Shuma на национальном отборе на Евровидение, предъявляют претензии жюри, поддержавшему Alekseev. Причем претензии не в том, что Alekseev плохо пел — это как раз было бы вполне объяснимо и естественно для любой страны. Нет, проблема в том, что Alekseev — украинец, что жюри вообще не должно было его допускать из-за истории с его песней. Сторонники Alekseev в ответ хэйтят сторонников Shuma: «Как же прикольно наблюдать, когда люди с пеной у рта «болеют» за Shuma. Но, когда человек поет на белорусском, это не значит, что это автоматом круто» (реальное высказывание одного блогера). Спор о вкусах молниеносно перебрасывается на спор о белорусском языке, перерастая в тот самый разговор формата «мы» и «они».
Велосипедисты против автомобилистов, поклонники Цоя и Высоцкого против тех, кто считает, что белорусы не должны слушать советскую музыку, учителя против тех, кто считает учителей фальсификаторами, борцы за открытие белорусскоязычных детсадов против тех, кто не видит в таких детсадах необходимости — вот далеко не полный список миниатюрных гражданских войн минувшей недели.
Да, определенным образом к обострению споров на самые разные темы в Беларуси оказались причастны новые медиа.
Они каждого из нас поместили в уютный нарыв «якобы единомышленников». В этом пузыре возникает ощущение, что вся страна — такая, как ты сам. А все остальные — «враги» или «они». Но я ни за что не поверю, что вопрос языка воспитания в детских садах в США разжег бы подобные страсти. Что так же быстро от этого вопроса стороны перешли бы к взаимной вражде и отказыванию в человеческих качествах другой стороне.
Все со всеми перессорились, причем перессорились до той стадии, после которой происходит удаление номеров из памяти телефона и переход на другую сторону улицы при встрече. Те, кто составляет электронные петиции, и те, кто считает, что большей дурости, чем подписание бесплодных петиций, быть не может.
Те, кто за деревья, и те, кто за паркинги. Те, кто пишет по-русски «редакторка», и те, кто говорит, что это фигня и колхозанство, поскольку это обелорущивание русской морфологии. Те, кто борется с плохо припаркованными машинами в центре, и те, кто говорят, что по правилам на Интернациональной в принципе невозможно. Те, кто за Осмоловку, и те, кто так же упорно против нее («никакой ценности», «город должен обновляться» и т.д.). Те, кто (блин!) за Илона Маска, который зашпурлил в космос свой кабриолет Tesla, и те, кого возмутил Дэвид Боуи и цитатка из Адамса при этом пуске. Причем даже вот в этом мелком и таком далеком от Беларуси топике нашлось место хайпу с элементами «мы» и «они»: «друзья Илона Маска» упрекнули «врагов Маска» в «местечковом» дискурсе, мол, эти белорусы все такие, любят доколебаться к мелочам в глобальных проектах. Причем упрекали белорусов белорусы же.
Здесь даже дискуссия Apple vs Microsoft имеет склонность к тому, чтобы скатиться на вопросы Украины, Второй мировой, языка и Сталина.
Нерешенных вопросов о том, как это — быть белорусом (даже не «хорошим белорусом», а просто «белорусом»!) накопилось столько, что каждый гражданин должен отвечать на эти вопросы бытовым образом, на ощупь. Споря о новом телефоне или оптимальном месте для зимнего отдыха. Государственная идеология — сфера, в которую ежегодно вбрасываются огромные деньги, — породила за четверть века целый набор неопределенностей. И пропаганда упрямо воспроизводит их по всем каналам. «Вместе мы Беларусь»… А разве по отдельности — нет?
В каждой из этих отдельных схваток очень легко стать героем. По законам эпохи микротаргетинга побеждает всегда самый эмоциональный и самый бездоказательный кастомизатор. Ищи слова, которые обижают сильнее всего, щедро обобщай — и станешь первым в стае.
Но Беларусь делают другие герои. Те, кто путешествует между подделанными фрагментами и соединяет их.
Те, кто объясняет организаторам 100-летия ВЛКСМ, почему не все почитатели БНР являются «бандеровцами». Те, кто доводит поклонникам Оксаны Забужко, почему Цой не был «проектом КГБ» и агентом «русского мира». Эта роль всегда будет неблагодарной, поскольку парламентеры испокон века отгребали первыми.
Но «мы» и «они» должны объединиться: только тогда белорусы станут народом.
