Исследователь родословной Дунина-Марцинкевича: Писатель взял себе двойную фамилию ради понтов
Генеалогический портал «Радавод» и христианский информационный портал Krynica.info начинают совместный проект, посвященный белорусской генеалогии и людям, ее исследующим. Первый гость — Дмитрий Дрозд, общественный деятель, публицист, автор генеалогических, исторических и мемуаристских работ, исследователь родословной одного из основателей современной белорусской литературы Винцента Дунина-Марцинкевича. Дополнительным поводом для интервью стал выход книги Дмитрия Дрозда «Таямніцы Дуніна-Марцінкевіча».
Именно личности и родословной белорусского классика, со дня рождения которого 4 февраля исполняется 210 лет, и посвящена эта беседа.
— Чем вас так заинтересовала личность Винцента Дунина-Марцинкевича, что вы решили столь основательно исследовать его биографию и родословную?
— Мой интерес имел исключительно практическое объяснение. После одной из моих находок — сведений о том, что Винцент уже в 1835 году попал в Минский тюремный замок, я нашел его формулярный список о службе — и тоже был удивлен, что он не был до той поры известен. Я задался вопросом: а насколько полно исследованы документы и найдено ли всё? Я изучил всё, что было написано о нашем классике, и увидел, что многие книги и статьи о нем — это, скорее, литература, чем история литературы. А документов о ранних годах самого Марцинкевича, тем более, его родителей, близких — не было вообще кроме известного дворянского вывода, который почему-то наши исследователи, знавшие, что Винцент был мастером создания поддельных родословных, воспринимали некритично.
(Примечание. В дворянских депутатских собраниях осуществлялась процедура признания и утверждения шляхетских родов бывшей Речи Посполитой в дворянстве Российской империи. Материалы о каждом роде, проходившем эту процедуру, отражены в протоколах выводных комиссий, родословных книгах, делах о дворянстве рода. Выводной протокол составлялся при первоначальном выводе рода. Он обычно содержит следующие сведения: место, откуда происходили или где проживали составители вывода; имена родоначальника и его потомков с указанием родства (в виде поколенной росписи); название и описание родового герба; документы о владении имениями, землей, о назначении на должности и другие доказательства принадлежности к шляхте. — Инф. сайта Национального исторического архива Беларуси.)
Для меня был интересен более широкий вопрос — то, что я назвал «груз завершенности исследования». Это когда исследователи, уверенные, что «всё уже найдено», даже не брались за новые поиски биографии и не уточняли уже попавшие в энциклопедии и учебники факты таких знаменитостей, как мой герой. Со временем пришел азарт — практически каждый поход в архив приносил новые документы. Удалось ответить на многие вопросы и опровергнуть многие аксиомы. Практически параллельно со мной свои исследования проводит Дмитрий Юркевич — и он открыл новые — сенсационные! — документы о таких светочах, как Адам Мицкевич и Тадеуш Рейтан. Т.е. можно и нужно искать — и нас еще ждут настоящие сенсации.
— Из ваших исследований стало известно, что Дунин-Марцинкевич — не подлинная фамилия писателя. Как это выяснилось?
— Это было не трудно, и единственное, что было нужно, — это свежий взгляд со стороны. Ведь даже в таком документе, как метрика о крещении Винцента, не было никакого «Дунина», не было его и при венчании. Когда же количество обнаруженных новых архивных документов пошло на сотни — то стало очевидно, что ни сам Винцент до 1835 года, ни тем более, никто из его близких — отец, мать, сестры, дядя никогда не использовали этот придомок (дополнение к фамилии, ее часть).
Читайте также:
Зачем Винценту Марцинкевичу понадобился Дунин
И только после дворянского вывода, который подготовил сам Винцент, ссылаясь на весьма сомнительные документы, — он и все его родные стали Дуниными. Гипотеза, казалось бы, невероятная, но вот уже более года, как я о ней заявил, и никто не опроверг её. Более того, она постепенно становится общепринятой и общеизвестной. Но я не исключаю, что кем-то будет найдено опровержение в виде неопровержимых документов с придомком «Дунин». Пока же в найденных мною ста или более документах, включая письма и доверенности отцу Винцента от Богуша-Сестренцевича (сам с двойной фамилией!) — он ни разу не встречается.
— Для чего, по вашему мнению, была это фальсификация? Что она давала Винценту? И чем мешает исследователям?
— Для себя я нашел только одно объяснение — это то, что на современном языке называется «понты». Иметь двойную фамилию было престижно, это указывало древность рода, и это могло даже принести какую-то практическую пользу. Известно, что представители не очень именитой шляхты, и тем более, богатые представители новой буржуазии или мещанства всегда старались выдать своих дочек или сыновей за представителей «знатного рода». Это был очень тяжелый период в жизни Винцента, когда по сути ничего, кроме этого «знатного» происхождения, у него не было. Митрополит умер, а отец умер, когда Винценту был еще год, мать одна старалась найти деньги, поднять детей, земли у них не было… Известна история похищения невесты Марцинкевичем — ведь это тоже было во многом следствием того, что её родители сочли Винцента незавидным женихом. А потом его истории с подделкой дворянских документов. Это была хорошая возможность подзаработать.
Главная проблема для исследователей в том, что не только родословная Дунина-Марцинкевича сфальсифицирована. Похоже, что сотни родословных, как минимум, в Минском дворянском депутатском собрании были составлены таким же образом — на фальшивых документах. И вот это уже реальная проблема для историков (и для генеалогов-любителей) — так как все эти уходящие в древность «древа», уже даже опубликованные в изданных архивом гербовниках, оказываются подложными. Нужно исследовать каждую родословную отдельно, изучать почерки, бумагу, чернила, другие особенности предоставленных ими документов. А сколько начинающих генеалогов бегают счастливые с этими красивыми роскошными дворянскими родословными чуть ли не с XVI—XVII веков — и попробуй им скажи, что всё это «липа». Я сам прошел через это на примере моих прямых предков — дворян Бартновских-Ярошевичей. Их подложные документы хранятся в одних делах с подделками, составленными Марцинкевичем и его коллегами. И здесь очень похожая история — так как во всех реальных и не вызывающих сомнения документах — мои предки всегда только Ярошевичи без всяких придомков. Так что, похоже, это была довольно распространенная практика.
— Насколько глубоко вам удалось исследовать корни Винцента? Правда ли, что писатель мог выдумать и часть своих предков?
— После трех лет исследований, по сути, мне не удалось найти никаких сведений о его реальных предках — по линии Марцинкевичей — самые давние — это его дед Николай и бабушка Анастасия Марцинкевичи (конечно, без «Дунина»). Это запись при крещении в 1758 году в слонимском костеле родного дяди Винцента — Игнатия. Пока это та точка отсчета, с которой начинается реальная история этой семьи. Тогда родословные носили, скажем так, ненаучный характер, скорее, условный, символический. Брали гербовник, находили полного тезку, причем совершенно неважно было — жил он на Смоленщине или где-нибудь за Варшавой — главное, что подходила фамилия — и ваши реальные предки просто присоединялись подложными документами к этим, «книжным» предкам. И доверие к этим книжным родословным было очень большое. Хотя фамилия Марцинкевич происходит от имени Марцин, и могла возникнуть повсюду, где это имя распространено, может быть, даже у крестьян, — и между людьми с такой фамилией может не быть никакой родственной связи. Предок же, к которому все Дунины возводят свою родословную — Петр Дунин, якобы приехавший из Дании, что тоже давно подвергнуто сомнениям, сам никогда не пользовался ни гербом Лебедь, ни даже фамилией Дунин и известен по летописям как Петр Влостовиц. Но генеалогия — это наука, где долгое время отсутствовал научный, критический подход, поэтому каждый, кто хотел, мог возводить свой род даже к легендарным личностям. Так что и в этом Марцинкевич не первый. Поиск же реальных предков может занимать годы. И главная проблема здесь одна — погибли целые массивы документов, целые архивы, и мы работаем в условиях, когда можно годами безрезультатно биться над одним простым вопросом. А ведь совсем не хочется на это потратить всю жизнь.
— Во многих публикациях можно встретить сведения о родстве Марцинкевичей с Могилевским католическим архиепископом Станиславом Богуш-Сестренцевичем. Вы установили его связь и с поэтом Александром Пушкиным. Можете рассказать подробнее об этом их родстве?
— Действительно, почти столетие — с самых первых биографий Дунина-Марцинкевича — было известно о какой-то его связи с митрополитом, но каждый исследователь сам определял степень этого родства — то ли по линии отца, то ли по линии матери… На самом деле это родство оказалось не родством, а скорее свояченичеством — отец Винцента, Ян, первым браком был женат на племяннице митрополита Людовике Рыкачевской, поэтому только дети от первого брака Игнатий и Франциска имели родство, а впоследствии и наследовали его имущество. А сам Винцент был сыном от второго брака, и у него никакой родственной связи с митрополитом не было. Однако известен неоспоримый факт, что какой-то период своей жизни, скорее всего, перед самой смертью митрополита в 1826 году, он провел в Санкт-Петербурге — и здесь, возможно, будут тоже какие-то интересные открытия. Ведь митрополит — это одно из высших лиц в государстве, и соответствующим у него было и окружение, и образ жизни. Возможно, что многие таланты Винцента — в первую очередь любовь к театру и музыке — зародились в столице империи.
Что касается родства с Пушкиным — это, скорее, маленькая провокация, так как родство это не кровное, а через первую жену его единокровного брата, вышеназванного Игнатия. Его первой женой была княжна Софья Кантемир — предки отца которой, действительно, были связаны с Пушкиным, но и там связь не кровная, а через браки. Это, скорее, показывает уровень Марцинкевичей, которых наша традиционная история литературы рисует чуть ли не крестьянами с сохой — они были состоятельными людьми да еще и с таким дядей.
— Какие еще сюрпризы из жизни и генеалогии писателя вы могли бы назвать?
— Самое интересное в жизни каждого творца, это безусловно, его творчество — я же ограничился только поиском сведений о его предках и родных. Наиболее интересные истории публиковались — это и о подделке документов, и о похищении Марцинкевичем Юзефы Барановской, и о том, как Марцинкевича при жизни «похоронили», заказав по нему панихиду. Мне же интересно, когда удается опровергнуть какую-то энциклопедическую аксиому или наоборот, документально подтвердить то, что считалось мифом. В юбилейных — отчетных статьях к 210-летию Марцинкевича мне удалось насчитать более 10 таких фактов, которые следует переписать в учебниках. Это и родство с митрополитом, и бедность его семьи, и то, что он был сиротой. Некоторые факты пока не удалось опровергнуть полностью — но есть сомнения в их правдивости. Например, в «Википедии» указано, что после восстания Калиновского Дунин-Марцинкевич больше года с октября 1864-го по декабрь 1865 года провел в Минском тюремном замке. Я нашел списки арестантов замка — они, к сожалению, сохранились не за все месяцы. Но в 1865 году я не нашел Дунина-Марцинкевича в этих списках. Так что вполне возможно, что он там находился какое-то время, а потом был отпущен под залог или под домашний арест. И таких «всем известных» фактов — десятки. Удалось значительно расширить и географию мест, связанных с Марцинкевичем. Так, его мать и сестра похоронены на кладбище в Глуске, а его бабушка Анастасия Марцинкевич, о которой до сих пор вообще не было сведений — похоронена у стен знаменитого костела в Стволовичах, настоятелем которого долгое время являлся уже настоящий кровный дядя отца Марцинкевича. Возможно, что брат Яна Марцинкевича, Антон, был в этом костеле капеллистом. А сам отец Ян, скорее всего, был крещен в Слонимском костеле, который тоже сохранился до наших дней. Все эти факты требуют времени, обработки, определенной «раскрутки». Думаю, что на полное введение в научный оборот всего найденного уйдут годы.
— Часто, в том числе в научной литературе, на объектах, названных в честь Марцинкевича, можно встретить упоминание о нем как Викентии Ивановиче. Насколько такая подача его имени правильная и соответствует ли тому, как называл себя сам писатель?
— Здесь конечно, проблема существовавшего тогда двуязычия — в крестильной метрике, написанной на польском, он назван Винцентом, а отец Яном. В русскоязычных документах, а он владел русским языком в совершенстве, он называет себя Викентием Ивановичем.
— Национальный вопрос: кем себя считал один из основоположников современной белорусской литературы? Белорусом, поляком, литвином? Насколько для него важным был это вопрос?
— Не могу утверждать, что мой ответ претендует на истину в последней инстанции, возможно, что кто-нибудь поглубже исследует этот вопрос. Думаю, что его взгляды мало отличались от существовавшего тогда заблуждения о том, что католики, тем более, шляхта и дворяне, преимущественно польскоязычные, — это поляки, а православный народ вокруг — это белорусы. В подавляющем большинстве, это коренные жители нашей земли, которые никогда и не бывали в той Польше, но они разговаривали на польском языке, были католиками. По сути, это ровно на столько же правда, как если всех разговаривающих по-русски православных в современной Беларуси записать русскими. Российская власть считала таких, как Марцинкевич, поляками, за что они выплачивали специальный налог, как «лица польского происхождения», на них были наложены некоторые ограничения в праве покупки земли, а при такой точке зрения официальных властей, похоже, и сам Марцинкевич считал себя представителем польской культуры, поляком, а живущих вокруг простых людей — белорусами. Своё творчество он видел как некое миссионерство — нести свет темному народу, с которым он себя вряд ли ассоциировал. Об этом он писал в Главный цензурный комитет, когда был запрещен уже напечатанный перевод «Пана Тадеуша»: «Я, действуя в духе правительства, имел мыслью для поощрения темного и по натуре ленивого нашего крестьянина к науке описывать его обычаи, обряды, традиционные предания и то в собственном же диалекте».
Да и в те времена не национальный вопрос, а социальный и конфессиональный был основным для самоидентификации. А Винцент Дунин-Марцинкевич являлся в прямом смысле этого слова крепостником — у него были крепостные крестьяне, и, как минимум, один из них очень нелестно отзывался о своем хозяине. Кроме того, уместно отметить, что его «дядю» Станислава Богуша-Сестренцевича считают одним из первых идеологов «западнорусизма». Скорее всего, и сам Винцент, исходя из подобных убеждений, считал белорусов частью русского народа. Но следует помнить, что XIX век — это только начало формирования белорусов как отдельной нации, и сам Винцент, возможно, сам того не желая, своими произведениями на белорусском языке, казавшимися совершенно непонятными ни полякам, ни русским (представители этих народов очень жёстко критиковали его попытку писать на «простонародном языке») подчеркнул национальную обособленность белорусов от одних и других.
— Какую роль играла религия и вера в жизни Марцинкевичей, можно ли их назвать религиозными людьми? К какой конфессии они принадлежали?
— Это довольно интересный вопрос при всей его, казалось бы, очевидности и простоте. Не все, наверное, знают тот замечательный факт, что сам будущий первый Митрополит римско-католических церквей в России, занимавший этот пост около 50 лет, — родился в семье протестантов-кальвинистов, а уже потом перешел в католицизм. Известна весьма мрачная, но в какой-то степени показательная история — сложно судить, насколько она правдива. Своего отца, убитого во время волнений, Станислав Богуш-Сестренцевич приказал выкопать из могилы и похоронить по католическому обряду, что и было сделано. Однако спустя некоторое время останки были снова перезахоронены — надо полагать, по кальвинистским правилам. Конечно, казалось бы, в семье Митрополита римско-католических церквей все должны были быть католиками. Однако это совсем не так, и лучший пример здесь — это судьба кровного внучатого племянника Богуша-Сетренцевича — Игнатия Ивановича Марцинкевича. Он был женат дважды, и оба раза на княжнах — первый раз на Кантемир, второй раз на Волконской. И обе его жены были православными. Думаю, что сам Митрополит старался, подыскивать ему невест. А в тогдашней России межконфессиональный брак предполагал определенные ограничения, повлиять на которые не мог даже сам митрополит. Дети от смешанного брака могли быть крещены только в православие, о чем сам Игнатий перед венчанием дал официальную расписку. Однако установка, что Дунины-Марцинкевичи — католики, действовала настолько сильно, что даже в академическом издании документов «Невядомы Дунін-Марцінкевіч», где в оригинальном тексте написано: «z cerkwi Sankt-Peterzburgskiey s. rawnoapostolskiey MaryiMagdaleny przez x. Maryanskiego instytutu», переведено: «з Санкт-Пецярбургскага касцёла святой роўнаапостальнай Марыі Магдалены ксяндзом Марыянскім». Появился не только костёл вместо церкви, но и некий ксёндз Марианский вместо Мариинского института. Да, внуки Яна Марцинкевича и сыновья Игнатия стали православными, и, похоже, что никто, даже сам митрополит, не видел в этом непреодолимой проблемы.
— Изменилось ли ваше мнение о Винценте Дунине-Марцинкевиче после того, как вы узнали о всех этих фальсификациях и других подробностях его жизни?
— Во мне есть сильное отличие от людей, которые раньше исследовали Марцинкевича — и у Язэпа Янушкевича, и у Геннадия Киселёва и у других очень заметно, что они реально влюблены в своего героя. Возможно, что поэтому они или постарались обойти вниманием факт криминальных проблем нашего классика, или дать ему некое благовидное объяснение. Я же не идеализировал его с самого начала — меня интересовали только факты, и я не ставил задачу создать новый миф о белорусском классике. Он сделал многое для белорусского народа — и его сложная и авантюрная жизнь теперь скорее привлечет к нему интерес молодежи, чем создание из него исключительно положительной личности. Он был очень многогранен, непредсказуем, жил в сложное время, не всегда у него были возможности идти по жизни с гордо поднятой головой, иногда приходилось и юлить, и хитрить. В конце концов, оставленное им наследие — неоспоримо. Он возвысил белорусский язык на совершенно иной уровень, поставил его в ряд с другими славянскими языками, создал литературный язык, на который уже можно было перевести лучшие образцы поэзии — в том числе великую поэму «Пан Тадеуш» нашего польскоязычного земляка Адама Мицкевича.
— Какие ваши дальнейшие творческие планы? Планируете ли предпринять такие же основательные исследования других известных личностей?
— Планов много, и один из первейших — это обработать и ввести в научный и общественный оборот новые знания про Винцента Дунина-Марцинкевича. Новых исследований на эту тему я уже не планирую — для меня более актуальными являются темы изучения сталинских репрессий или деятельности БНР. Но всё, что было уже найдено мною о нашем классике, будет издано в виде статей или даже книг. Хочется довести до логического завершения в виде книг и исследования истории Минского тюремного замка — возможно, что в этом году выйдет первая книга. И, конечно, нельзя пропустить юбилей — 100-летие БНР — поэтому возможно, что выйдет книга с уголовным делом нашего видного национального деятеля Клавдия Дуж-Душевского.
