Секс: где кончается ухаживание и начинается насилие
Нет, естественно я не защищаю «право» человека насиловать другого человека.
Нет, я не считаю что хватание людей за части тел это — норма само по себе.
Но я считаю, что человеческие отношения и человеческая сексуальность куда более сложны, чем тренд сочувствия жертвам сексуального домогательства.
А в этом потоке всеобщего осуждения домогательств нет главного. Нет желания разделить — где заканчивается ухаживание и начинается насилие, а есть попытка, использовав общественную эмпатию, криминализировать естественность человеческих взаимоотношений.
Ведь настойчивость ухаживаний — не является преступлением сама по себе.
Ведь хватание за коленку — не является преступлением само по себе.
Ведь поцелуй без предупреждения — не является преступлением сам по себе.
И еще скажу такую штуку.
Слушать жертв сексуального или любого другого насилия — обязательно нужно, чтобы понять проблему глубоко. Но на основе способности общества сочувствовать нельзя создавать парадигму отношений для этого общества, так как оно состоит не из жертв. Жертва — это исключение, а не норма.
Ведь, если выводить норму из формальных критериев насилия, выяснится, что мужчина, который «уговаривает» свою женщину заняться сексом, почесывая ей под коленкой, после ответа, что «у нее нет настроения» — осуществляет насилие.
Студент, который в течение пяти курсов таскается за девочкой — преследует ее.
Через 5 лет он может или получить судебный запрет на приближение, или взять ее в жены. И она будет или с ужасом рассказывать, как чувак ее достал, или смеяться, рассказывая подругам романтическую историю о том «как он ее добивался»
Еще раз. Эмпатия нужна, но нужна не только она. Нельзя выводить правило для всех — из травм единиц.
Некоторые женщины обожают знаки внимания от мужчин. Других это раздражает.
Но стоит ли дискриминировать одних во имя комфорта других?
Может быть, стоит придумать кодовое слово, которое должен сказать человек, чтобы однозначно продемонстрировать свою неприязнь?
Я не знаю.
Я знаю, что я бы не хотел жить в мире, где запротоколировано единственное, что мы любим за непонятность и непрогнозируемость.
