В Глубоком прошел Вишневый фестиваль в неурожайный для вишни год
Вишневый фестиваль в Глубоком состоялся в этом году в пятый раз. Было убеждение, что если мероприятие устраивает местная власть, то там нечего делать. Однако в этом году я выбрался в Глубокое, и могу сказать, что фестиваль там настоящий.
Глубокое славится своими вишнями. Жители Полоцка, например, всегда приезжали покупать вишни в Глубокое.
По распоряжению райисполкома все учреждения в Глубоком украсили изображениями вишни. Металлическую вишню установили и на развязке перед въездом в город. Вот только на деревьях искать вишни в этом году не приходится: причина — весенние морозы и необычно холодное лето. Ягод мало, и те, что есть, еще не поспели.
Неурожай вишен, однако, не повлиял на популярность Вишневого фестиваля. В центре — людно. Сотни, тысячи. Местных и приезжих. Вдоль улиц — десятки ларьков с сувенирами, изделиями ремесленников. Народ гуляет, отдыхает с семьями и друзьями, звучат музыка и пение, идет торговля.
На улице Виленской — настоящий балаган. Здесь расположились «подворья» сельских домов культуры.
Доносятся звуки со сцены. Люди останавливаются, слушают, снимают видео на телефоны.
Что же, — подумалось, — и раньше было так. В помещичьих, магнатских дворцах висели картины европейских мастеров, играли на скрипке и фортепиано. А простой народ на ярмарках развлекали «медвежатник и скоморохи». В инвентаре Глубокого за 1752 год перечислены двенадцать семей, занимавшихся таким «шоу-бизнесом». Правда, тогдашнее общество и церковь таковых не жаловали — на горе, которую теперь называют Капитаниха, было особое кладбище, «где схизматиков и скоморохов хоронят».
На одном из «подворий» замечаю молодого парня в вышимайке. Андрей — так зовут парня — показывает свои сувениры. На досках изображения старинных храмов в Мосаре и Глубоком… Андрей живет в деревне Узречье, интересуется местной историей, ищет новые темы для своего ремесла.
Рядом громко играет музыка. А мы обсуждаем историю его края, новые идеи, говорим о том, насколько перспективно развивать производство сувениров. Ведь тысячи туристов посещают Глубокое, а возле церкви и костела нет ни магазина, ни даже временного лотка с сувенирами. А ведь на этом можно зарабатывать.
Перед зданием городского центра культуры местный музей разложил коллекцию гармоник. Здесь и фабричные, и довоенные самодельные. Василий Стома, автор замечательных воспоминаний о межвоенной жизни в местечке Лужки, писал про мастера Женьку Лютынского, который делал гармоники на продажу. Правда, добавляет Стома, заработанные деньги мастер пропивал.
А рядом сидит гармонист в соломенной шляпе и играет, играет… Люди бросают ему монеты.
Захожу в здание ГЦК, чтобы посмотреть выставку картин Эдуарда Матюшонка. Этот художник родом из деревни Мнюта, а живет в Вилейке.
На открытии выставки Эдуарда Матюшонка. Слева — художник с женой. В центре — Александр Корсак, потомок знаменитого рода Полоцкой земли — Корсаков, который с семьей приехал на Вишневый фестиваль из Варшавы. Справа — Владимир Скрабатун, редактор «Вольного Глубокого» и постоянный автор «Нашей Нивы».
Накануне я побывал на открытии, а сегодня зашел посмотреть еще раз. Кажется, на эти картины можно смотреть каждый день…
Картина Эдуарда Мацюшонка «Ладдзя роспачы» [«Ладья отчаяния»]. На ней — базилианская церковь и монастырь в Березвечье (на окраине Глубокого), трагическое место в Глубокской истории ХХ века.
Вот изображен костел и монастырь кармелитов босых в Глубоком в годы своего расцвета, еще не искаженный переделками. На другой картине — церковь и базилианский монастырь в Березвечье. В монастырские ворота заходят богомольцы, рядом проезжает бричка. А впереди — полупрозрачная алтарная перегородка, а из-за нее, через Царские врата, выходят призрачные, словно свечи, фигуры людей. Это души тех, кого погубили в Березвечье сталинские и гитлеровские убийцы… Очень глубокая, проникновенная картина.
«Глубокое. Воскресенье». Так выглядел город перед Второй мировой войной
Ко мне подходит мужчина лет шестидесяти. «Слежу за Вами на фейсбуке», — признается. Мы заводим разговор об истории края. «Я любил ребенком бывать около взрослых в кузнице, на строительстве. Люди много рассказывали о том, что было раньше. В моем детстве в нашей деревне не было пьяниц. Власти приказали переселиться из хуторов, но сады никто не трогал. Люди собирали яблоки, груши на своих хуторах. Потом уже, в семидесятые, их сровняли бульдозерами…»
«Полоцк — Вильна через Плису». Сцена из жизни местечка, расположенного на старинном тракте из Полоцка в Вильну.
Жизнь проходит, остаются романтические воспоминания. И фотографии. И картины — как те, что создает Эдуард Матюшонок. Вот еврей идет по мощеной улице мимо аустерии в Глубоком. Здесь и художник Язеп Дроздович, и польский пограничник, и хорошо одетая женщина, и крестьянин с велосипедом встречаются около моста в местечке Плиса. Вот и шляхтич едет на бричке в свой фольварк около Мнюты…
Самодельная гармоника, изготовленная до войны в Дисенском повете.
Одна из самых проникновенных картин Эдуарда Матюшонка — «Цветы для папы». Ромашки и васильки стоят в банке на столярном верстаке. Из рубанка торчит стружка — а мастера уже нет… Эту картину художник посвятил своему отцу, столяру, который скончался несколько месяцев тому назад. Часть своих произведений Матюшонок написал на полотне, сотканных его матерью-ткачихой.
Выхожу на улицу. Там продолжается фестиваль.
Десятки ремесленников разложили свои изделия — и глиняные, и деревянные, и вязаные, и плетеные, и валеные… Кто что умеет и у кого на что хватает вкуса. Владимир Романович из Витебска стоит вместе с женой — продают сувениры с белорусским атрибутикой. Как торговля? — спрашиваю. «Скажем так: на дорогу обратно заработали», — отвечает Владимир. Люди сейчас неохотно расстаются с деньгами, ведь кризис. Когда подходит кто-нибудь, Владимир сразу предлагает ему и то, и другое, и третье. «Торгуют, как в старину евреи», — отмечаю я его старание продать свой товар.
Развлечений достаточно. В нескольких местах предлагают выбить прессом сувенирную монету. В других — попасть дротиком в воздушный шарик. При мне этим развлекался подполковник глубокской милиции — и, кажется, метко попадал в цель. Дети катаются на электромашинках. «Беспроигрышную лотерею» предлагают во многих местах. На Замковой улице кто-то установил перекладину и обещает тридцать рублей тому, кто провисит на ней две минуты. Хочешь попробовать — плати деньги. А пробуют многие — должно быть, не в убыток хозяевам.
Много мест, где можно поесть. По Виленской и Докшицкой улицам разносится запах шашлыков. Возле универмага, как раз на месте церкви Святой Троицы — очередь к палатке с квасом, смажнями, мороженым. «Напомните, что вы попросили?» — переспрашивает усталая продавщица, которая за день и не присела.
По улице ездит карета, запряженная парой лошадей, катает желающих. В старину кареты делали из дерева — а эту умудрились выковать местные кузнецы. Карета весит тонну, и лошади сильно устали тянуть этот груз по разогретому асфальту. Правда, в такой поездке не почувствуешь себя ни крупным магнатом, ни приором глубокских кармелитов. Тот, по воспоминаниям, ездил на шестерке породистых рысаков. А тут — две лошадки, и те мелкие. Среднего шляхтича упряжка…
За несколько часов устаю от шума. Иду Замковой улицей в сторону Кармелитов. А после того как перехожу мост на Березвице, давнишнюю границу радзивилловской и кармелитской частей Глубокого, и одновременно границу Виленского и Полоцкого воеводств — внезапно делается тихо и спокойно. Сюда не дотянулись ряды палаток — контраст между радзивилловской и кармелитский частями города ощущается.
Прихожу в бывший костел кармелитов босых, ныне — православный собор Рождества Богородицы. Краевед Юрий Колбасич проводит там очередную, неизвестно которую за день, экскурсию. А я сажусь на лавку в церкви и думаю о жизни… Вот, что я сделал за день? Ходил, разговаривал, суетился, устал. А о Боге сегодня ни утром, ни за день не вспомнил. И о других людях тоже не думал. Все о себе да о себе… Такой из меня верующий, к сожалению. Вот только как исправиться?
В храме тихо. Я смотрю то на пол, выложенный в XVII веке из «шведского камня», на иконы с изображениями святых на стенах, поднимаю глаза к галерее, которая обходит храм по верху, к высоким сводам, которые когда-то при кармелитах были красиво расписаны.
Храм велик. А человек в этой огромной, величественной святыне кажется мелким мурашкой.
